Я жизнью жил пьянящей и прекрасной… - читать онлайн книгу. Автор: Эрих Мария Ремарк cтр.№ 36

Тысяча приветов, всем спасибо и à bientôt ^[11]! Привет от Полетт и Вашего старого (шестьдесят восемь лет) друга

Ремарка.

Фрицу Кортнеру

12.05.1967 (пятница)

Дорогой друг Кортнер!

Как еще было — как во времена нашего первого полудня жизни, когда над Европой повеяло пеплом, пала темная ночь, убийство стало законом и зажглись крематории — как это было, когда ближние стали чужими, а чужие близкими, когда годы одиночества обрушились на нас, как стая волков в заснеженном поле, и многие из нас впали в полное отчаяние, и никто не знал, как он выберется из всего этого, каким растерзанным он окажется и найдет ли в себе мужество и силы начать все сначала, начать в возрасте, когда другие уже уходят на покой.

Но в тот момент явились Вы и остановили оползень своими широкими плечами, оползень того, что по недоразумению продолжали называть немецким театром, превратившимся в поток грязи, кича и лжи. Вы встали на пути этого потока и начали, почти в одиночестве, строить театр заново, год за годом, до тех пор, пока он снова не заискрился, до того, как снова ожило сценическое слово, вернулось то, что казалось полностью утраченным в громе казенной меди предыдущих двенадцати лет: язык и театр во всем его блеске, театр — такой, каким мы знали его раньше, до того, как подул ветер смерти. Он стал еще красивее. Еще сильнее, еще мощнее — как все утраченное, но возрожденное.

За это Германия должна быть благодарна именно Вам! Всегда! Мы, Ваши друзья, благодарим Вас от всего сердца уже сегодня!

Ваш

Эрих Мария Ремарк.

Гансу-Герду Рабе

Рим, 20.06.1967 (вторник)

[Шапка письма: Эрих Мария Ремарк, Порто-Ронко, Аскона]

Рим, отель «Де ла Вилле», виа Систина

20 июня 1967 года

Мой дорогой Ганс-Герд!

Большое спасибо за письмо, статью и за намек в отношении Людвига Бете. Я, естественно, забыл, что у него день рождения в один день со мной, так как вообще не помню о днях рождения, — но я очень рад, что узнал об этом и тотчас написал ему, тем более что, как ты говоришь, он находится сейчас в положении «пророка в своем отечестве», так как его сильно огорчают сограждане. Я сейчас нахожусь в Риме под присмотром очень хорошего врача, который, к сожалению, дает мне мало надежды на улучшение — несмотря на это, а может быть, именно благодаря этому мы с тем большим удовольствием* наслаждаемся волшебным ранним летом в Тринита-ди-Монти в номере с огромной террасой, откуда открывается вид на весь Рим. Днем по небу над Римом летают ласточки, а по ночам из парка Медичи доносятся соловьиные трели. Сюда мы короткими перебежками добрались на машине и собираемся таким же способом в начале июля вернуться домой. Странно, как меняются ценности у человека, который каждую минуту может лишиться жизни, — он обретает способность преодолеть грусть, находит в себе неописуемую свободу, в ореоле которой человек понимает, насколько часто люди делают свою жизнь невыносимо тяжелой из-за собственной слепоты — без всяких оснований, повинуясь лишь своему безумному эго, не способному освободиться от своих таких же безумных суждений.

Я не знал, что у тебя был сын, который погиб во время войны. Моя младшая сестра* — наверное, ты об этом не знаешь — была во время войны казнена по приговору народного суда, потому что в 1942 году не верила в германскую победу. Таким образом, мы с тобой оба испытали утраты, на фоне боли от которых суета, которой предаются наши известные современники, кажется еще более непонятной. Вечно вчерашние, зато никогда не умирают.

Мои надежды съездить в Оснабрюк потерпели решительное фиаско. Врач не рекомендует мне ехать. Но несмотря на это, я все же полностью не отказался от этой идеи. Хорошо было бы повидаться в конце лета.

Прими благодарность и приветы от своего

старого друга

Эриха.

Гансу Хабе

Рим, 29.02.1968 (четверг)

[Шапка письма: Эрих Мария Ремарк, Порто-Ронко, Аскона]

Рим, отель «Де ла Вилле»

29 февраля 1968 года

Мой дорогой Ганс!

Мне вдруг пришли в голову твои слова, сказанные во время прощания, — о том, что к моему семидесятилетию что-нибудь придумают. Тогда виды на семидесятилетие скрадывались тенью шестьдесят седьмого года, но сейчас меня теснят пугающие воспоминания. Последнее laudatio, сборище славословящих, результат нажима знакомых, в котором заставили принять участие и меня, было созвано в честь Кортнера*. С тех пор я опасаюсь, что с ним может произойти худшее! Предпоследнее празднество было в честь Витча*; и он вскоре после него умер (в шестьдесят лет!). Тему такого «альманаха» можно вынести на обложку «Тайма» в виде the kiss of Death ^[12]. Если ты вдруг услышишь, что кто-то вынашивает подобные планы относительно меня, то прошу тебя, сделай все, что в твоих силах, чтобы это никогда не произошло. Конечно, все это делается с лучшими намерениями, но мне это решительно не нравится. Мне хочется, чтобы все прошло по возможности мирно, пусть это будет обед с вами, неспешный разговор за бутылкой вина — и баста! Когда что-то пишут в газетах, то это профессиональный долг, и мы, ты и я, привыкли принимать это за чистую монету. Но это собрание хвалебных речей (которые Кортнер и Витч даже печатали) — поистине знамения смерти. Так далеко заходить не стоит. Потом никто не пишет ничего разумного, и все это лишь ускоряет конец. Кто же захочет иметь такой некролог, если он уверен, что лучшее произведение еще впереди!

Помимо того, мы очень скучаем* по вам! Я работаю каждый день, не запоем, но планомерно. К сожалению, мне кажется (как обычно), что первый вариант лучше второго, над которым я сейчас как раз и работаю*. Это создает, как ты знаешь, необходимый конфликт, который, правда, трудно переживать. В Пинчио цветут мимозы, над Ватиканом висит узкий серп луны, терраса, плывущая над городом, полна синих теней, а мы готовимся к обеду со стейком по-флорентийски. Я купил маленький венецианский комод (коммодино), очень милое рококо, и никто из нас не знает, куда мы поставим его в нашем и без того заставленном мебелью доме. Вместе с другим комодом, этот, словно спутник, будет путешествовать по Италии. Ах, как было бы хорошо сесть сейчас рядом с тобой и выпить бутылочку «фраскати»!

Как продвигается твоя новая книга*? У меня — что неудивительно — есть твердое ощущение: это будет счастливая, добротная и источающая успех книга. У нее есть превосходная питательная почва. Ради этой книги ты отказался от другой. После жертвы творческие силы прибывают, жертва приносит счастье, придает тебе двойную силу настоящего и прошедшего и удваивает способность к гармонии.