История Французской революции. Том 3 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 57

Можно смело утверждать, что в настоящее время мало кто из высших военных чинов возьмет на себя обязанности жандарма, хотя многие и готовы бороться с партиями и возмутителями спокойствия. В течение моего пребывания в Париже мне пришлось видеть людей всякого образа мыслей; я имел возможность оценить некоторых по достоинству. Есть среди них и такие, которые думают, что правительство не может существовать без их содействия: они громко требуют себе мест. Другие, хотя о них никто и не знает, воображают, что ищут их гибели; они кричат о том, чтобы на них обратили внимание. Я видел эмигрантов, более французов, чем роялистов, которые плакали от радости во время рассказов о наших победах; видел и парижан, подвергающих их радость сомнению. Мне казалось, что одна партия – решительная, но без всяких средств – хочет поколебать правительство и заменить его анархией; вторая, более опасная и ловкая, имеющая всюду приверженцев, стремится к разрушению республики, с тем чтобы возвратить Франции хромую конституцию 1791 года и междоусобную войну на тридцать лет; третья, наконец, – если сумеет пренебречь прочими и приобрести над ними влияние, какое дают законы, – победит их, потому что она состоит из истинных республиканцев, трудолюбивых и честных, средства которых – талант и добродетель. К ее сторонникам принадлежат все добрые граждане и армии, побеждавшие в течение пяти лет, без сомнения, не для того, чтобы служить порабощению отечества».

Оба письма остановили слухи и заставили замолчать злопыхателей.

Несмотря на все успехи, правительство внушало сожаление своей нищетой. Новые бумажные деньги продержались мало, и падение их лишило Директорию важного средства. Известно уже, что 16 марта (26 вантоза) выпустили 2 миллиарда 400 миллионов мандатов, которые обеспечивались соответственной поземельной ценностью. Часть мандатов должна была пойти на извлечение из обращения 24 миллиардов ассигнаций, другая – на удовлетворение последующих государственных надобностей. 24 миллиарда ассигнаций были заменены 800 миллионами мандатов, и вместо того чтобы выпустить еще ассигнаций, выпустили на оставшийся миллиард 600 миллионов мандатов.

Разница заключалась в названии и номинальной цене. Правда, мандаты обеспечивались землей, ассигнации же, стекаясь на аукционы, не представляли никакой определенной ценности в имуществах; но это не помешало падению мандатов, происшедшему от многих причин. Франция не желала более бумажных денег и решительно не хотела им верить. Как бы велики ни были гарантии, если к ним не хотят прибегать, то их как бы и вовсе не существует. Кроме того, хотя количество бумажных денег и было сокращено, но не вполне достаточно, и если бы даже и возможно было возвратить доверие к бумажным деньгам, то и тогда преувеличение их ценности заставило бы их вновь упасть.

Несмотря на обязательное обращение, они продержались весьма недолго. Принудительные меры 1793 года в настоящее время были бессильны. Никто не хотел обменивать металлические деньги на бумажные. Монета же, как думали, спрятанная или вывезенная за границу, вновь появилась в обращении. Южные провинции были полны испанскими пиастрами, попавшими во Францию благодаря требованиям денежного рынка. Золото и серебро, как и всякий другой товар, идут туда, где на них появляется спрос; причем цена возвышается до тех пор, пока количество их не станет вполне достаточным и спрос не окажется удовлетворен.

На всех рынках обращались только золото и серебро; ими же выплачивалась и заработная плата; можно было подумать, что во Франции не существует бумажных денег. Мандаты находились только в руках спекулянтов, приобретавших их у правительства и затем перепродававших скупщикам национальных имуществ. Таким образом, хотя финансовый кризис и продолжался для государства, он почти прекратился для частных лиц. Пользуясь этим и открытием сообщения с континентом, торговля и промышленность постепенно восстанавливались. Они таким образом как бы доказывали, насколько неправы правительства, тщеславно утверждая, что для процветания производства нужно его поощрять; его достаточно только не стеснять, и оно воспользуется первым случаем, чтобы развить кипучую деятельность.

Но если частные лица и возвращали себе прежний достаток, то правительство, то есть его главы, чиновники всякого рода, военные чины, администрация и суды, а также все его кредиторы впали в ужасную нищету. Мандаты, которые они получали, не могли служить ничему; их могли только перепродавать спекулянтам, которые за сто франков платили пять или шесть, а затем перепродавали мандаты скупщикам национальных имуществ. Кредиторы государства умирали с голоду, чиновники подавали в отставку; против обыкновения, мест не искали, от них отказывались. Армии в Германии и Италии жили за счет неприятеля и избегали таким образом общей нищеты, но Внутренняя армия нуждалась ужасно. Гош не мог продовольствовать свою армию иначе чем поборами с западных провинций, в которых он исключительно с этой целью сохранял военное положение; его же офицеры и он сам не имели во что одеться. Этапов, устроенных во Франции для передвижения войск, часто как бы вовсе не было, потому что подрядчики не хотели поставлять ничего вперед без немедленной уплаты. Отдельные отряды, посланные с берегов океана на подкрепление Итальянской армии, не могли продолжать движение; приходилось иногда запирать госпитали и выгонять из них несчастных больных солдат, которым республика не могла доставить ни лекарств, ни пищи. Жандармы были совершенно дезорганизованы; они не были ни одеты, ни вооружены, а потому и не несли никакой службы: они не охраняли дорог из опасения за своих лошадей, при потере которых они не получали новых. Между тем разбойники, неизбежное следствие междоусобных войн, делали небезопасным всякое сообщение. Они проникали в деревни и даже в города, где совершали грабежи и убийства с неслыханной дерзостью.

Таково было внутреннее состояние Франции. Характерной чертой нового кризиса была нищета правительства рядом с возраставшим богатством частных лиц. Директория существовала за счет остатков бумажных денег и благодаря нескольким миллионам, которые присылали ей ее армии из-за границы. Генерал Бонапарт выслал ей уже тридцать миллионов и около ста дорогих упряжных лошадей, чтобы правительство могло хоть сколько-нибудь соответствовать своему положению.

Речь шла теперь о том, чтобы уничтожить так много обещавшие, но ни к чему не приведшие новые бумажные деньги, а для этого необходимо было лишить их обязательного обращения и принимать в уплату по действительному курсу. Шестнадцатого июля (28 мессидора) постановили, что всем предоставляется право вступать в сделки и заключать договора с какими угодно монетами; что мандаты не будут приниматься иначе как по курсу, который будет утверждаться и объявляться казначейством. Решились, наконец, объявить, что налоги будут взиматься наличной монетой или мандатами, но не иначе как по курсу; исключение делали для одного поземельного налога. Со времени выпуска мандатов его желали непременно взимать бумажными деньгами, а не натурой; теперь осознали, что лучше было бы не отказываться от последнего; среди колебания ценности бумажных денег можно было бы рассчитывать хотя бы на съестные припасы.

После долгих и оживленных прений, окончившихся баллотированием нескольких проектов в Совете старейшин, решили, что в пограничных и близких к расположению армии департаментах налог может взиматься натурой, в прочих же – мандатами по их курсу на зерно. Взимание принудительного займа еще не было кончено: у администрации не хватало более той энергии произвола, которая одна может обеспечить успех подобной меры. Займа еще следовало бы добыть на 300 миллионов. Решили, что в уплату его и налога мандаты будут приниматься по номинальной цене, а ассигнации – в один процент их номинальной стоимости, но чтобы принудить запоздавших заплатить необходимые взносы, срок этой меры ограничивали пятнадцатью днями, по истечении которых бумажные деньги должны были приниматься по курсу.