История Французской революции. Том 3 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 108

Наконец, вызвали взрыв прений о колониях и о поведении агентов Директории в Сан-Доминго. Комиссия, которой поручили рассмотрение этого предмета, составленная из Тарбе, Вилларе-Жуайёза, Воблана и Бурдона (из Уазы), представила доклад, в котором с крайней горечью отзывалась о Конвенте. Конвент обвинялся за то, что не сопротивлялся тирании с энергией добродетели. При этих словах, в которых опять проглядывало намерение оскорбить членов Конвента, те из них, кто оставался в Совете пятисот, бросились на трибуну и потребовали отчета, составленного в более приличных для законодательного корпуса выражениях. Произошла бурная сцена. Конвенционалисты, поддержанные депутатами умеренной партии, добились того, что доклад отправили назад в комиссию. Карно оказал свое влияние на комиссию с помощью Бурдона, и меры, предлагаемые декретом, были изменены. Вначале Директорию хотели вовсе лишить права посылать агентов в колонии; в конце концов ей оставили это право, ограничив число отправляемых депутатов тремя, срок же их поручения – восемнадцатью месяцами. Сантонакс был отозван. Конституционалисты, видя, что в союзе с конвенционалистами могут сдержать пыл клуба Клиши, уже считали себя примиряющей силой, но последующие заседания должны были разочаровать их в этом.

В числе важнейших предметов, которыми думали заняться новые избранники, было вероисповедание и законы о священниках. Комиссия, на которую возложили это важное дело, избрала своим докладчиком молодого

Камилла Жордана; воображение его было возбуждено ужасами лионской осады, а чувствительность, хотя и была искренней, не была лишена некоторой претензии. Докладчик пустился в длинные и напыщенные рассуждения о свободе вероисповеданий. Недостаточно, сказал он, не стеснять каждого в исполнении им своих религиозных обрядов, но – чтобы эта свобода была действительной, – не следует требовать ничего, что могло бы оскорбить саму веру. Так, например, нельзя непременно настаивать на присяге священников, ибо, хотя таковая ни в чем не оскорбляет их веры, но, будучи дурно ими истолковываема, считается противной учениям Церкви. Это – тирания, результатом которой стало образование целого класса людей преследуемых и весьма опасных, так как они, имея большое влияние на умы, будут втайне призывать народ к восстанию. Что же до богослужения, недостаточно его разрешать в закрытых храмах, должно – запрещая внешнюю пышность, которая могла бы подать повод к беспорядкам, – разрешить и некоторые необходимые обряды.

Колокола, например, необходимы для созыва в церковь в известные часы, они составляют принадлежность богослужения, а запрещать их – значит стеснять свободу. К тому же народ привык к их звону, любит их и до сих пор не может без них обходиться; в деревнях закон против колоколов никогда не приводили в исполнение. Возвращая звон колоколов, удовлетворяли невинной народной потребности и устраняли соблазн неисполнения закона. То же можно было сказать и относительно кладбищ. Запрещая церковные церемонии, следовало, однако, дозволить иметь особые места, предназначенные для погребения, в ограде которых можно было бы поставить символы каждой религии.

В силу этих начал Камилл Жордан предлагал отменить требование присяги, уничтожить карательные законы, которые были их следствием, и дозволить кладбища. Хотя изложение этого доклада и страдало излишней запальчивостью, но начала его были справедливы. Конвент уже вернул католикам храмы; Директория также могла разрешить им колокола, кресты на кладбищах, отмену присяги и законов, наказывающих неприсягнувших священников. Но разве для достижения подобных целей использовали подходящие формы и выбирали благоприятные моменты? Если бы, вместо того чтобы воспользоваться ими как средством нападения на Директорию, дождались более благоприятного времени, дали бы страстям успокоиться, а правительству упрочиться, то, без сомнения, добились бы желаемых уступок. Но уже только потому, что они теперь выдвигались контрреволюционерами, этим требованиям противились патриоты. Звон колоколов как бы напоминал патриотам набат контрреволюции. Страсти их, включавшие заблуждения, опасения и ненависть, нуждались в понимании и бережном к ним отношении.

Доклад произвел очень сильное впечатление, так как касался самых живых и глубоких предубеждений. Это был жесткий и опасный поступок сторонников клуба Клиши, хотя на самом деле он имел под собой все основания. Патриоты старались отвергнуть его, довольно неловко заявляя, что отменять законы, которых не исполняют, фактически означает потакать нарушению закона.

Ко всем этим требованиям клуб Клиши прибавлял еще нападки против Директории по поводу финансов. Это был важный вопрос, с помощью которого оппозиционеры надеялись непрестанно беспокоить и в конце концов парализовать правительство. Мы уже обрисовали, каковы были предполагаемые доходы и расходы на текущий год. Все эти средства были недостаточными и значительно ниже их предполагаемой ценности; годовой бюджет был рассчитан только приблизительно: рассчитывали на три пятых поступления поземельного налога и частных взносов. Поступления шли крайне туго, и, кроме того что запаздывали, они были значительно ниже цифры, на которую рассчитывали, а потому и крайность в денежных средствах оставалась чрезвычайной. Итальянская армия жила за счет контрибуций; но Рейнская и Внутренняя армии, армия Самбры-и-Мааса и морские силы страдали от недостатка средств. Неоднократно войска были готовы возмутиться. Крайняя нищета царила также в общественных заведениях и госпиталях, а чиновники уже довольно давно не получали содержания.

Приходилось изворачиваться, отсрочивать некоторые платежи. Обладателям государственных бумаг только четверть процентов выплачивали наличными деньгами, три же четверти – банкнотами, которые получили название трехчетвертных и уплачивались национальными имуществами. И, несмотря на все ухищрения, расходы все-таки превышали доходы. Хотя и было сделано различие между обыкновенными и чрезвычайными расходами, но казначейство не соблюдало в платежах этого различия. Расходы чрезвычайные покрывались средствами, отданными на обыкновенные; то есть за недостатком денег для уплаты армиям или их подрядчикам брали суммы, предназначенные для содержания чиновников, судей и всякого рода должностных лиц. Эти источники не только смешивали, но распоряжались ими еще до их поступления. Подрядчики получали векселя, порядок уплаты по которым определялся министром, смотря по настоятельности нужды, – что, разумеется, подавало повод к злоупотреблениям, но в то же время удовлетворяло спешные расходы и часто препятствовало возникновению у поставщика уныния. Наконец, за недостатком других средств выдавали векселя, обеспечиваемые национальными имуществами. По уничтожении бумажных денег к этому средству прибегали, чтобы воспользоваться ценностью имуществ до их продажи.

Из такого состояния финансов проистекало то, что правительство окружали подрядчики самого низкого сорта, то есть аферисты, которые заставляли его заключать самые разорительные контракты. Получаемые ими бумаги они принимали по самой низкой ставке, цены же увеличивали, исходя из шансов получить оплату и срока платежа. Для удовлетворения некоторых нужд порой приходилось вступать в самые странные сделки. Так, например, морской министр покупал муку для эскадры на том условии, что подрядчик, доставляя ее в Брест, часть выдает деньгами для платежа солдатам, которые готовы были возмутиться. Вознаграждением за подобный аванс, конечно, должна была служить высокая цена муки.