История Французской революции. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 62

Итак, каждая власть обретала свою колею, и столкновения или заговоры между ними становились невозможными. Два главных комитета сохраняли свое верховенство. Комитет общественного спасения, помимо своего главенства над Комитетом общественной безопасности, продолжал заведовать дипломатическою частью, войной и надзором вообще надо всем. Он один мог называться комитетом общественного спасения. Ни один провинциальный комитет не мог принять этого титула.

Этот новый декрет, хоть и урезал власть коммун и даже имел целью прекратить их злоупотребления властью, однако был принят Парижской коммуной чуть ли не с подобострастием. Шометт, чванившийся своей покорностью высшей власти, сказал длинную речь в честь декрета. Неуклюжестью, с которой он поспешил включиться в систему правительства, Шометт даже подал повод к выговору и умудрился ослушаться, слишком стараясь слушаться. Декрет ставил парижские революционные комитеты в прямые и исключительные отношения с Комитетом общественной безопасности. В своем необузданном усердии они позволяли себе арестовывать людей из всех классов; говорили, что комитеты засадили множество патриотов и вообще состоят уже по большей части из ультрареволюционеров.

Шометт пожаловался на них верховному совету и предложил позвать всех в коммуну, чтобы дать им строгое увещание. Предложение его было принято, но Шометт со своей напускной покорностью забыл, что по новому декрету парижские революционные комитеты должны были сноситься с одним только Комитетом общественной безопасности. Комитет общественного спасения, решившись терпеть заискивания не больше, чем неповиновение, а главное – вовсе не расположенный допустить, чтобы коммуна позволяла себе давать уроки, даже полезные, комитетам, поставленным под непосредственный надзор высшей власти, отменил постановление Шометта и запретил комитетам собираться в коммуне. Шометт принял это наказание с совершенным смирением. «Каждый человек способен ошибаться, – покаялся он немедленно, – и я, признаюсь чистосердечно, ошибся. Конвент отменил постановление, принятое по моему предложению, и исправил совершенную мною ошибку; он – наша общая мать; присоединимся к нему!»

Только посредством такой энергии комитет мог остановить беспорядочные движения, порождаемые чрезмерным усердием или непокорностью, и достичь в действиях правительства максимально возможной точности. Ультрареволюционеры, скомпрометировавшие себя покушениями на религию и с тех пор подавляемые, подверглись новой и еще более строгой усмиряющей мере. Ронсен возвратился из Лиона, куда сопровождал Колло д’Эрбуа с отрядом революционной армии. Он прибыл в Париж в тот самый момент, когда слухи о кровавых казнях в Лионе возбуждали общее сострадание. Ронсен развесил по стенам листок, содержание которого возмутило Конвент. В листке говорилось, что из жителей Лиона только полторы тысячи человек не участвовали в восстании; что до конца фримера все виновные будут казнены и Рона унесет их трупы в Тулон. В столице ходило много толков о деспотизме, с которым Венсан хозяйничал в военном ведомстве, о поведении министерских агентов в провинциях, об их соперничестве с комиссарами. Энергия, выказанная Робеспьером и агитаторами, еще более поощряла общественное мнение высказываться против этих агитаторов. На заседании 17 декабря (27 фримера) начали прямо жаловаться на некоторые революционные комитеты. Лекуэнтр заявил о том, как один из министерских агентов арестовал курьера Комитета общественного спасения. Бурсо говорил, что проездом через Лонжюмо был арестован коммуной, и, хотя объявил о своем звании депутата, коммуна потребовала, чтобы его паспорт засвидетельствовал агент исполнительной власти, находившийся в этом городе. Фабр д’Эглантин обличал Майяра, руководителя сентябрьских убийц, посланного в Бордо исполнительным советом, тогда как его следовало отовсюду изгнать; он обличал Ронсена с его листком, заставившим всех содрогнуться, наконец, Венсана, который соединил все власти в одном военном ведомстве и заявил, что взорвет Конвент, потому что не желает быть лакеем комитетов.

Конвент тотчас же велел арестовать Венсана, Ронсена, Майяра, еще трех агентов исполнительной власти, своими незаконными действиями заставивших говорить о себе, а также некоего Мазуэля, адъютанта революционной армии, утверждавшего, что Конвент организует заговоры и что ему, Мазуэлю, плевать на депутатов. Кроме того, Конвент объявил подлежащими смертной казни начальников революционных армий, незаконно образовавшихся в провинциях, если эти армии не разойдутся немедленно.

Этот энергичный поступок донельзя огорчил кордельеров и вызвал объяснения якобинцев. Последние еще не высказались насчет Венсана и Ронсена, но просили начать следствие по поводу их виновности. Исполнительный совет весьма смиренно пришел в Конвент оправдываться и уверял, что никогда не имел намерения соперничать с национальным представительством и что арест курьеров и неприятности, которым подвергся депутат Бурсо, произошли только вследствие приказа Комитета общественного спасения, которым повелевалось проверять все паспорта и все депеши.

Комитет, посадив Венсана и Ронсена в качестве ультра-революционеров, в то же время обратил свою строгость против двусмысленных и биржевиков. Он арестовал Проли, Дюбюиссона, Дефье и Перейру, обвиненных в том, что они иностранные агенты. Наконец, по приказанию комитета среди ночи у себя дома были захвачены депутаты Базир, Шабо, Делоне и Жюльен по обвинению в умеренности и внезапном обогащении.

Мы уже знаем историю тайного сговора этих представителей и организованного ими подлога. Мы видели, что Шабо, уже колебавшийся, готов был донести на своих товарищей и свалить всё на них. Слухи, разнесшиеся по поводу его свадьбы, и обличения, ежедневно повторяемые Эбером, заставили его вконец струсить, и он побежал к Робеспьеру и открыл всё ему; причем уверял, конечно, что не имел другой цели, вступая в эту интригу, как только проследить ее до конца и разоблачить; он приписывал интригу «иноземцам» и целью ее называл подкуп депутатов, который унизил бы национальное представительство. А потом Эбер и его компания должны были разгласить дело и покрыть этих депутатов позором. Поэтому и заговор разделялся будто бы на две ветви: подкупающую и разглашающую, и обе вместе общими силами старались обесчестить и распустить Конвент. Участие в этой интриге иностранных банкиров, заявления Делоне и Жюльена, утверждавших, что Конвент кончит тем, что сам себя пожрет, и нужно нажиться как можно скорее, некоторое приятельство жены Эбера с любовницами Жюльена и Делоне – все эти факты послужили Шабо подпорками для басни. Ему хватило, однако, совести, чтобы заявить о невиновности Базира. Так как он подкупал Фабра и рисковал обвинением с его стороны, если бы тот на него донес, то Шабо солгал, будто Фабр отверг сделанные ему предложения и сто тысяч франков ассигнациями, висевшие на ниточке в отхожем месте, – те самые, которые были предложены Фабру и от которых он отказался.

Эти басни не имели даже малейшего подобия правды, потому что было гораздо проще, согласившись участвовать в заговоре с целью потом открыть его правительству, дать знать об этом нескольким членам того или другого из комитетов и отдать деньги им на сохранение. Робеспьер отослал Шабо с его рассказом к Комитету общественной безопасности, который велел арестовать названных выше депутатов. Впрочем, Жюльену удалось уйти; а Базир, Делоне и Шабо были арестованы (27 брюмера).