История Французской революции. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 142

Пока требовались новые люди, новые силы, новые жизни, готовые жертвовать собой, общество якобинцев было полезно и поставляло людей, в которых революция нуждалась в этой страшной, кровавой борьбе. Когда же революция, дойдя до последнего предела, начала подаваться назад, в общество якобинцев естественным образом влились пылкие революционеры, взлелеянные им и пережившие ужасный кризис. Скоро общество стало помехой вследствие своей неугомонности, стало даже опасно своими запугиваниями. Тогда его принесли в жертву люди, которые старались отвести революцию от крайнего предела к золотой середине разума, правосудия и свободы. Они были, несомненно, правы, стремясь возвратиться к умеренности, да и якобинцы были правы, говоря, что идут к контрреволюции. Революции, подобно сильно раскачавшемуся маятнику, переходят от одной крайности к другой, так что всегда есть основание предсказать излишество; но, к счастью, политические общества, пометавшись из стороны в сторону, кончают тем, что приходят к ровному, размеренному движению. Но сколько времени, сколько страданий нужно, чтобы достичь этого счастливого исхода! Англичанам, настолько опередившим французов, и тем пришлось пройти Кромвелем и двумя Стюартами.

Распущенные якобинцы были не такими людьми, чтобы замкнуться в частной жизни и отказаться от политических требований. Одни нашли приют в Электоральном клубе; другие ушли в предместье Сент-Антуан и вступили в народное общество секции Кенз-Вен. Там собирались самые выдающиеся жители предместья. Якобинцы явились туда толпою со следующими словами: «Доблестные граждане предместья Сент-Антуан! Вы, в которых состоит единственная опора народа, вы видите перед собою несчастных якобинцев. Мы просим вас принять нас в ваше общество. Мы сказали друг другу: “Пойдем в предместье Сент-Антуан, там мы будем неприкосновенны”. Соединенные вместе, мы будем наносить более меткие удары для охранения Конвента и народа от рабства!» Все якобинцы были приняты без разбора, позволили себе крайне неумеренные и опасные речи и несколько раз прочли статью Декларации прав, гласившую, что, когда правительство посягает на права народа, восстание есть для народа священнейшее право и необходимейший долг.

Комитеты, испытав свои силы и чувствуя себя способными действовать энергично, не сочли нужным преследовать якобинцев в новом их убежище и не мешали им тешить себя пустыми словами, а только пребывали в готовности действовать по первому знаку, если за словом последует дело.

Значительная часть парижских секций тоже приободрилась и выгнала из своей среды так называемых террористов, которые удалились к Тамплю, в предместья Сент-Антуан и Сен-Марсо. Освободившись от этой обузы, секции составили множество адресов, в которых поздравляли Конвент по поводу энергии, выказанной им против сообщников Робеспьера. Почти из всех городов стали приходить такие же адресы, и Конвент, увлекаемый таким образом, пошел еще дальше по принятому им направлению. Члены центра и правой стороны, уже требовавшие возвращения семидесяти трех, с каждым днем настойчивее повторяли свое требование, потому что весьма желательно было заручиться таким значительным подкреплением, а главное – возвращение товарищей обеспечивало им свободу голоса.

Наконец знаменитые семьдесят три депутата были освобождены и снова заняли свои места в Конвенте. Конвент, не пускаясь в объяснения по поводу 31 мая, объявил, что об этом событии можно быть иного мнения, нежели большинство, не становясь при этом преступником. Депутаты возвратились все вместе, со старцем Дюсо во главе. Он говорил за всех и заверил, что, занимая вновь места свои в рядах сотоварищей, они отрекаются от всякого недоброго чувства и воодушевлены одним лишь желанием содействовать общему благу.

Сделав шаг, не время было останавливаться. Луве, Ланжюине, Анри Ларивьер, Дульсе, Инар, все жирондисты, спасшиеся от гонений и скрывавшиеся по большей части в пещерах, написали Конвенту, прося принять их. По этому поводу опять произошла жаркая стычка. Термидорианцы, сами испуганные быстротой реакции, остановились, и правая сторона, чувствуя, что еще нуждается в них, не посмела сердить их и настаивать. Декретом было объявлено, что против депутатов, поставленных вне закона, прекратятся преследования, но они не будут опять допущены в собрание.

Тот же дух, который заставлял оправдывать одних, требовал осуждения других. Один старый депутат по имени Раффрон сказал, что пора доказать Франции, что Конвент не сообщник убийц; он требовал немедленного предания суду Лебона и Давида, уже арестованных. После того как стали известны происшествия на Юге, многие потребовали доклада и обвинительного акта против Менье. Множество голосов требовало также суда над Фукье-Тенвилем и следствия против бывшего военного министра Бушотта, допустившего якобинцев в военное ведомство. То же предложение последовало и против бывшего мэра Паша, как говорили, сообщника эбертистов, спасенного Робеспьером.

При таком потоке нападок на революционных вождей три главных вождя, хоть и отстаиваемые Конвентом, не могли не пасть. Бийо-Варенн, Колло д’Эрбуа и Барер, вновь обвиненные Лежандром, не ушли от общей участи. Комитеты не смогли отказаться принять обвинение и подать свое мнение. Лекуэнтр, объявленный клеветником, теперь заявил, что напечатал документы, которых у него не было сначала. Документы эти были отосланы комитетам; комитеты, увлеченные общественным мнением, не посмели идти против течения и объявили, что имеются достаточные поводы к началу следствия против Бийо, Колло и Барера, но не против Вадье, Вулана, Амара и Давида.

Дело Каррье, долго разбиравшееся в присутствии публики, не скрывавшей своего настроения, наконец было закрыто 16 декабря (26 фримера). Каррье с двумя членами нантского революционного комитета были приговорены к смертной казни в качестве агентов и сообщников системы террора; остальные были оправданы на том основании, что исполняли приказание начальства. Каррье до самого эшафота настаивал на том, что вся революция, все, кто создавал ее и направлял, были виновны наравне с ним. Но в роковую минуту он покорился судьбе и принял смерть спокойно и мужественно.

В доказательство того, что междоусобная война увлекает и развращает людей, приводили такие примеры из его жизни до отправления в Нант комиссаром, которые доказывали, что он от природы был далеко не кровожаден. Революционеры, хоть и не одобряли поступков Каррье, однако испугались постигшей его участи. Они не могли скрывать от себя, что казнь эта была началом кровавого возмездия, которое готовила им контрреволюция. Кроме судебных преследований, направленных против депутатов, членов прежних комитетов или комиссаров в провинциях, другие вновь изданные законы доказывали, что мщение спустится ниже и второстепенность занимаемой должности никого не спасет.

Вышел декрет о том, чтобы все лица, исполнявшие какие-либо должности и имевшие на руках казенные деньги, отдали отчет в своих действиях. Так как все члены революционных комитетов составляли кассы из доходов с церковной утвари и революционных сборов и тратили их на экипировку первых отрядов волонтеров, жалованье революционным армиям, перевозки, полицейские расходы и на тысячу других целей в том же роде, было очевидно, что каждый, кто занимал какую-либо должность во время террора, мог подвергнуться преследованию.