История Французской революции. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 140

Волнение было ужасным; заседание превращалось в хаос, когда Бийо-Варенн, которого якобинцы укоряли за его молчание, наконец заговорил. «Образ действий контрреволюционеров, – сказал он, – известен. Когда они при Учредительном собрании захотели покончить с революционерами, то назвали якобинцев разрушителями порядка и стреляли по ним на Марсовом поле. После 2 сентября, когда они хотели препятствовать водворению республики, их назвали кровопийцами и взвели на них ужаснейшие клеветы. Ныне контрреволюционеры опять принимаются за старое. Но пусть не воображают, что победа останется за ними. Патриоты могли умолкнуть на время, но дремлющий лев еще не мертв и, когда просыпается, истребляет всех своих врагов. Траншея открыта; патриоты проснутся и обретут всю свою прежнюю энергию. Мы уже тысячу раз рисковали жизнью; если теперь нас ждет эшафот, то помните, что это тот самый эшафот, который покрыл славой бессмертного Сиднея!»

Эта речь подействовала на всех подобно электрическому заряду. Слушатели рукоплескали Бийо-Варенну, обступили его, обещали содействовать всем угрожаемым патриотам и защищаться до самой смерти.

При тогдашнем положении партий такое заседание не могло не возбудить большого внимания. Эти слова Бийо-Варенна, который до тех пор не показывался ни на той ни на другой кафедре, равнялись настоящему объявлению войны. Термидорианцы так и приняли их. На следующий день Бентаболь берет газету, служившую органом Горы, и, отыскав отчет о вчерашнем заседании якобинцев, обращает внимание Конвента на эти слова: «Дремлющий лев еще не мертв и, когда просыпается, истребляет всех своих врагов». Едва Бентаболь успевает прочесть эту фразу, как монтаньяры поднимаются, начинают осыпать его ругательствами, говорят, что он из числа тех, кто выпустил на волю аристократов. Дюгем называет его мошенником, Тальен с жаром просит слова для Бентаболя, который, испугавшись такого взрыва, уже хочет сойти с кафедры. Его заставляют остаться, и тогда он требует, чтобы Бийо-Варенна заставили объясниться насчет пробуждения льва. Бийо произносит несколько слов со своего места.

– К кафедре! – кричат ему со всех сторон.

Он не хочет идти, однако наконец вынужден взойти на кафедру.

– Я не отрекаюсь, – объявляет он, – от мнения, высказанного мною у якобинцев. Е[ока я думал, что речь идет о частных ссорах, я молчал; но я не мог молчать, когда увидел, что аристократия поднимается грознее, чем когда-либо.

При этих последних словах на одной трибуне раздается смех, на другой – шум.

– Выпроводите шуанов! – восклицает голоса с Горы.

Бийо продолжает среди рукоплесканий и сердитого ропота. Он смущенно говорит, что освобождены известные роялисты и арестованы безупречнейшие патриоты. Он приводит в пример госпожу де Турзель, воспитательницу детей покойного короля, которая недавно выпущена и одна может составить ядро контрреволюции. Эти слова встречают просто хохотом. Бийо присовокупляет, что тайная деятельность комитетов идет вразрез с тем, что гласно говорится в адресах Конвента, и что при таковом положении дел он имел основания говорить о пробуждении патриотов.

С Горы раздается несколько рукоплесканий, но большая часть трибун и собрания только хохочет и чувствует лишь то оскорбительное сострадание, которое внушает низвергнутая сила, изредка лепечущая бессвязные слова в свое оправдание.

Тальен спешит заменить Бийо на кафедре, чтобы опровергнуть его обвинения.

– Пора, – говорит он, – пора ответить этим людям, которые хотят поднять руку народа против Конвента.

– Никто этого не хочет! – восклицают несколько голосов в зале.

– Нет, хотят! – отвечают другие.

– Это те люди, – продолжает Тальен, – которые трусят при виде меча, повиснувшего над их преступными головами, трусят при виде света, озарившего все отделы администрации, трусят при мысли о мщении законов, готовом лечь на убийц всей тяжестью. Эти люди ныне волнуются, толкуют о том, что народ должен проснуться, хотят уверить патриотов, что все они скомпрометированы, надеются при помощи общего движения помешать преследованиям против сторонников и сообщников Каррье.

Единодушные рукоплескания прерывают Тальена. Бийо-Варенн, не желая считаться сообщником Каррье, восклицает со своего места:

– Заявляю, что не одобрял поступков Каррье.

Никто не обращает внимания на эти слова, все только рукоплещут Тальену, который продолжает:

– Невозможно дольше терпеть две соперничающие власти, дозволять депутатам, которые здесь молчат, доносить на вас в другом месте.

– Нет, нет! – восклицают несколько голосов. – Нам не нужны власти, соперничающие с Конвентом!

– Никто не должен, – продолжает Тальен, – ходить куда бы то ни было позорить Конвент и тех его членов, которым вверили правительственную власть. Я не предложу в настоящую минуту никакого заключения. Достаточно того, что с этой кафедры ответили на то, что было сказано с той, достаточно того, что единодушие Конвента ясно высказалось против людей крови.

Новые рукоплескания доказывают Тальену, что собрание решило поддержать всё, что будет предлагаться против якобинцев. Бурдон, депутат Уазы, говорит в том же духе, что и Тальен, хотя по многим вопросам он бывал не согласен со своими друзьями-термидорианцами.

Лежандр тоже возвышает свой голос.

– Кто порицает наши действия? – спрашивает он. – Горсть хищников. Взгляните им в лицо: вы увидите на этих лицах глянец, составленный из желчи тиранов. – Эти слова, намекающие на мрачное, изжелта-бледное лицо Бийо-Варенна, вызывают усиленные рукоплескания. – На что вы жалуетесь? – продолжает Лежандр. – В чем беспрестанно обвиняете нас? Не в том ли, что граждан уже не арестовывают сотнями? Что не гильотинируют более по пятидесяти, шестидесяти и восьмидесяти человек каждый день? Признаюсь, в этом отношении у нас другие удовольствия, чем у вас, и способы очищать тюрьмы у нас разные. Мы там побывали, мы отличили, насколько смогли, аристократов от патриотов. Если мы ошиблись, вот наши головы, мы отвечаем за ошибку. Но пока мы заглаживаем злодеяния, пока стараемся заставить вас забыть, что виновники этих злодеяний – вы, зачем вы ходите в пресловутое общество доносить на нас, вводить в заблуждение народ, бывающий там, к счастью, в малом числе? Я требую, чтобы Конвент принял меры, чтобы не позволять своим членам ходить к якобинцам и призывать к восстанию.

Конвент принимает предложение Лежандра и поручает комитетам представить проект таковых мер.

Итак, Конвент и якобинцы стояли лицом к лицу, оказавшись в положении, когда, истощив всякие речи, остается только наносить удары. Намерение уничтожить это знаменитое общество проявилось в полной мере. Надо было только, чтобы у комитетов хватило храбрости внести об этом предложение. Якобинцы это сознавали и жаловались на всех своих заседаниях, что их хотят распустить. Они сравнивали настоящее правительство с Леопольдом, Брауншвейгом, Кобургом, которые тоже требовали их роспуска. Одно сообщение, произнесенное с кафедры Конвента, в особенности послужило поводом к жалобам на клевету и нападки. Утверждали, что в перехваченных письмах имеются доказательства того, что комитет эмигрантов в Швейцарии согласен с парижскими якобинцами. Если этим хотели только сказать, что и те и другие желают смут, то это, несомненно, было верно. Действительно, в письме, перехваченном у одного эмигранта, говорилось, что надежда победить революцию оружием – безумие и надо стараться уничтожить ее внутренними беспорядками. И вот несколько дней якобинцы неумолчно жаловались на клевету, и Дюгем несколько раз требовал, чтобы эти письма были прочтены с кафедры.