Никто, похоже, никуда не спешил. Пятая авеню, сами понимаете, была закрыта для транспорта, но один из лимузинов Байноу наверняка поджидал нашу троицу на Мэдисон-авеню, так что времени у Мурлыки оставалось в обрез. На перекрестке с Пятьдесят четвертой улицей процессия стала пересекать Пятую авеню и двигалась довольно медленно, поскольку участники парада шли здесь только по трое в ряду. К тому времени, как чета Байноу и их спутник достигли противоположного тротуара, Мурлыка уже подобрался к ним футов на восемь-десять. Я же предусмотрительно держался чуть поодаль.
Это случилось, когда они прошли уже ярдов пятьдесят по Пятьдесят четвертой улице – примерно на полпути до Мэдисон-авеню. Толпа стала не такой плотной, но все равно яблоку было упасть негде. Мурлыка уже наседал им на пятки, да и я не слишком отставал, как вдруг миссис Байноу резко остановилась, схватила мужа за руку и сдавленным голосом сказала:
– Я больше не могу! Я не хотела… здесь, на улице… Я не могу дышать! Мил, ты… – Потом отпустила его руку, выпрямилась, напряглась, содрогнулась и рухнула как подкошенная.
Спутники успели подхватить ее, но миссис Байноу забилась в конвульсиях и, вырвавшись из их рук, упала на тротуар.
И тут из кольца обступивших ее людей вылетел Мурлыка, сорвал с ее груди орхидею и, опрометью метнувшись обратно, бросился бежать в сторону Мэдисон-авеню.
Мне оставалось только одно, и я это сделал. Устремился следом за Мурлыкой. Во-первых, взбреди кому-нибудь в голову начать преследовать Мурлыку, при виде уже начавшейся погони этот доброволец мог бы отказаться от своей затеи. Во-вторых, я просто воспользовался благоприятным предлогом, чтобы улизнуть. Хотя я уже не пролетаю стометровку за 10,7 секунды, бегаю до сих пор прилично. Но и Мурлыка мчался, словно перепуганный заяц, не чуя под собой ног. Когда он добежал до Мэдисон-авеню, я отставал шагов на десять. Мурлыка завернул за угол и, не сбавляя хода, подлетел к остановившемуся такси, из которого как раз высаживались пассажиры. Мурлыка вцепился в ручку дверцы, но я уже был тут как тут. Мы кубарем влетели внутрь и плюхнулись на заднее сиденье.
Таксист повернул голову и лениво осведомился:
– Привидение встретили, что ли?
– Угу, – промычал я, пытаясь отдышаться. – Мой приятель никогда прежде не посещал церковь, а тут вот заглянул, но при виде певчих вдруг перепугался и дал деру. Дом девятьсот восемнадцать по Западной Тридцать пятой улице.
Таксист снова повернулся, оглядел всю улицу и поискал полицейских или иных преследователей, потом пожал плечами, хмыкнул, и мы покатили. Когда мы проехали квартал, Мурлыка разинул было рот, чтобы что-то сказать, но я пригвоздил его к сиденью свирепым взглядом, и он покорно заткнулся. У таксистов обычно острый слух, даже излишне острый, а мне бы не хотелось оставлять за собой лишние следы. Мы и так уже влипли по самые уши. Поэтому таксисту так и не довелось что-либо услышать, поскольку всю дорогу, вплоть до тех пор, пока машина не остановилась перед старым особняком из бурого песчаника, ни один из нас не произнес ни слова. Я первым преодолел семь ступенек крыльца, отпер своим ключом дверь и впустил Мурлыку в прихожую. Снял пальто, повесил его на вешалку, положил шляпу на полку и повернулся к Мурлыке, чтобы взять его пальто, но воришка не спешил с ним расставаться. Он осторожно запустил руку в левый карман и бережно, держа веточку двумя пальцами, извлек из него розовую орхидею.
– Вот она, – гордо заявил он. – Гоните деньги. Я спешу.
– Попридержи коней, – сказал я. – Я еще должен взять кассу.
Я повесил его пальто, положил шляпу на полку, провел Мурлыку через прихожую в гостиную и велел подождать. Затем открыл звуконепроницаемую дверь в кабинет, вошел и закрыл за собой дверь.
Вулф восседал за столом, заваленным кусками воскресной газеты. Он придирчиво осмотрел меня, убедился, что я с пустыми руками, если не считать фотоаппарата, и рявкнул:
– Ну?
Я прошагал к своему столу, положил на него фотоаппарат и остался стоять.
– Да, сэр. Снимки у меня, орхидея у него. Но сперва я хотел бы…
– Где она?
– Минуточку. Он в гостиной и не желает расставаться с орхидеей, пока не получит деньги. А как только он их получит, то немедленно улепетнет. Между тем у нас кое-какие сложности. Миссис Байноу упала на тротуар и билась в жесточайших конвульсиях, когда наш приятель подскочил к ней, сорвал с груди веточку и задал стрекача. Это получилось настолько некрасиво, что я бы сам с удовольствием схватил его за шкирку и сдал ближайшему полицейскому, но меня удержало лишь то, что миссис Байноу от моего джентльменского поступка проку бы никакого не было, да и вы тут сидите, пуская слюнки. Словом, я побежал за ним. Поймай я его, то привел бы сюда пешком, но я догнал его в ту секунду, как он вскочил в такси. Никакого смысла…
– Я хочу посмотреть на орхидею!
– Подождите. Возможно, нам…
– У нас полно времени. Пусть зайдет сюда.
Мне пришлось уступить, потому что Вулф все равно меня не слушал. Я вернулся за Мурлыкой в гостиную. Когда Мурлыка подошел к столу Вулфа, тот требовательно протянул руку. Я решил, что Мурлыка не отдаст ему орхидею, пока не получит деньги, но ошибся. Вулф свирепо рыкнул, как лев при виде свежего сочного мяса, и Мурлыка послушно отдал ему немного пострадавшую, но не слишком помятую веточку. Во всяком случае, не менее полдюжины цветков остались неповрежденными. Вулф осмотрел их, все по очереди, потом достал лупу и, стиснув губы так, что они превратились в едва различимую полоску, принялся медленно изучать розовые цветки.
Наконец он отодвинул кресло, встал и, бережно держа хрупкий стебель за самый кончик, протопал в кухню, где у нас стояли два холодильника – обычный и морозильник. Вскоре Вулф вернулся, уже без орхидеи, прошагал к столу, грузно уселся и сказал:
– Готов уплатить три тысячи долларов за это растение.
– Я – пас, – помотал я головой. – И нечего пожирать меня глазами. С меня хватит. Если хотите договориться с Мурлыкой – валяйте, но без меня. Прежде чем я расплачусь с ним, я хотел бы подробно отчитаться, если вы, конечно, сумеете когда-нибудь взять себя в руки и выслушать меня.
– Пф! Я всегда держу себя в руках.
– Вы это кому-нибудь другому скажите. Только потом. Сейчас нам некогда. Садись, Мурлыка.
Я устроился за своим столом и принялся отчитываться, не упуская ни единой подробности, что, впрочем, было довольно просто, поскольку ни одного длинного диалога мне пересказывать не пришлось – за их отсутствием. Похоже, Вулф меня слушал.
Закончил я так:
– Все зависит от того, что случилось с миссис Байноу. Насколько я могу судить, нельзя исключить даже эпилептический припадок. Если же дело нечисто и потребуется вмешательство полиции, то легавые в два счета выяснят, что парень, укравший орхидею, – тот же самый, который незадолго до этого подскочил к миссис Байноу перед церковью Святого Томаса. Опознать его – дело для них плевое. Как вы считаете, проговорится Мурлыка, когда они его схватят? Наверняка. Рано или поздно, но, скорее всего, рано. Поэтому я считаю, что неплохо бы пригласить Мурлыку пожить у нас, пока мы не выясним, в чем дело. – Я посмотрел на свои наручные часы. – Прошло уже больше часа. Могу попробовать выкачать что-нибудь из Лона Коэна.