– Значит, это не сработало, – прошептала Кэтлин. – Помешательство продолжает распространяться. Послушай.
Из здания доносились крики. За ними последовали выстрелы.
– Нет, – прошептала Джульетта. – Не может быть.
Она бросилась бежать к парадному входу. Кто-то позвал ее, кто-то попытался схватить ее за локоть, но она продолжала бежать обратно, к месту преступления. Ей не пришлось толкать двери – через стеклянную филенку она увидела, как трое работников газеты вцепились в свои горла и рухнули на пол.
– Нет, – в ужасе пробормотала она. – Нет, нет, нет… – Она пнула белую стену, оставив на ней грязное пятно.
Их план не сработал.
– Джульетта, пошли! – Кэтлин схватила ее за руку и потянула за собой за секунду до того, как из дверей начали выбегать люди. Но Джульетта не могла сдвинуться с места. Краем глаза она видела, что Белые цветы наблюдают за ней, но у нее не было сил. Колени подогнулись, и она упала на траву.
– Бежим!
Послышались полицейские свистки. Должно быть, кто-то в здании вызвал полицию, услышав выстрелы.
– Бегите и затеряйтесь в переулках, – приказал Рома Венедикту и Маршалу. – Встретимся на крыше «Нефритового дракона».
Ресторан «Нефритовый дракон», расположенный в двух кварталах от них, был самым высоким зданием на этой улице, и там всегда было полно народу. Пользуясь многолюдностью больших ресторанов, бандиты нередко поднимались на их крыши, чтобы вести с них наблюдение. Венедикт и Маршал пустились бежать, а Кэтлин повторила:
– Джульетта, пошли.
Но та продолжала стоять на коленях.
– Ты иди, Кэтлин, и продолжай действовать согласно плану.
– А как же ты…
– Они могут арестовать тебя, но не меня. Они не посмеют.
Кэтлин посмотрела на свою кузину, потом перевела взгляд на Рому, который тоже не сдвинулся с места и продолжал стоять, сложив руки на груди. – Будьте осторожны, – прошептала она и прежде, чем трое полицейских подошли достаточно близко, бросилась прочь.
– Именем закона…
– Валите отсюда, – сказал Рома по-русски. Полицейские явно не поняли его, но в этом не было нужды – они сразу же узнали в нем наследника Белых цветов и переглянулись. Затем они молча попятились и поспешили туда, куда побежали Венедикт и Маршал, продолжая надеяться, что им все-таки удастся кого-нибудь арестовать.
– Джульетта, – сказал Рома, когда полицейские скрылись из виду. – Ты должна встать.
Но она не могла пошевелиться. И не хотела. Ее ярость прошла, и теперь ею овладело тупое оцепенение. Она так долго поддерживала огонь в своей груди, что не заметила, как там все выгорело дотла, и теперь, когда пламя потухло, на месте ее сердца зияла обугленная пустота.
– Зачем? – пробормотала она. – Ларкспур обманул нас. Он обманом заставил нас сделать за него грязную работу.
Рома вздохнул и опустился на корточки.
– Джульетта…
– Чжан Гутао не был ни в чем виноват, а я застрелила его. – Она не слушала Рому. – И чего мы достигли? Только продолжили кровопролитие…
– Не смей, – перебил он ее. – Не смей расклеиваться, дорогая.
О чем он? С ней все кончено. Она умерла.
– Я застрелила его, намеренно, хладнокровно. Он не причинил мне вреда и просил пощады.
– Мы пошли на осознанный риск, чтобы спасти тысячи людей. Ты стреляла ради Алисы. Ради того, чтобы спасти невинную жизнь. Возьми себя в руки. Ну же!
Джульетта сделала вдох. Сколько еще людей погибнет на их пути к настоящему чудовищу? И чем она вообще отличается от тех убийц, которые скрываются сейчас в этом городе и которых она пыталась остановить?
Она поняла, что плачет, только когда слезы закапали на ее руку. В глазах Ромы отразилась тревога.
Он попытался коснуться ее.
– Не надо, – выдавила из себя Джульетта, и дыхание ее пресеклось. Она оттолкнула руку Ромы. – Мне не нужна… твоя жалость.
Рома тоже опустился на колени.
– Это не жалость, – сказал он. – Ты сделала правильный выбор.
– Мы охотимся на чудовище, чтобы не дать ему опустошить город. – Джульетта вытянула перед собой окровавленные руки. – Но я… сама превратилась в чудовище.
Когда он захотел коснуться ее снова, она не остановила его. Он провел большим пальцем по ее щеке, вытирая слезу, она уткнулась лицом в его грудь, и его руки обняли ее, знакомые, незнакомые, родные.
– Чудовище не может скорбеть, – проговорил он, прижимаясь губами к ее волосам.
– А ты скорбишь? – чуть слышно спросила она. Не было нужды уточнять, что она имеет в виду, ибо они оба видели сейчас тот взрыв, загубленные жизни, пролитую кровь.
– Я скорбел, – так же тихо ответил он. – Скорбел месяцы, годы, оставаясь за воротами кладбища. Но я не жалею, что выбрал тебя. Какой бы жестокой ты себя ни считала, твое сердце бьется ради твоих людей. Поэтому ты и застрелила его. Не потому, что ты безжалостна. А потому, что в твоей душе живет надежда.
Джульетта подняла голову. Если Рома сейчас повернется, хотя бы чуть-чуть, они окажутся нос к носу.
– Я жалею о том, что мне пришлось выбирать, – продолжал он. Он говорил шепотом, но, несмотря на окружающий их шум и хаос, несмотря на вой сирен и крики полицейских, Джульетта ясно слышала каждое его слово. – Жалею о том, что кровная вражда заставила меня совершить это – я сделал то, что должен был сделать, даже если это сделало меня чудовищем в твоих глазах. Эта вражда продолжает убивать, но я все равно не мог перестать любить тебя, даже когда мне казалось, что я ненавижу тебя.
Любовь. Любил.
Ненавидел. Любовь.
Джульетта отстранилась, но только затем, чтобы посмотреть Роме в глаза. Он не отвел взгляда.
Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – думала она.
Пожалуйста, не разрушай меня опять.
– Ты больше не проведешь меня, – продолжал он. – Ты и теперь остаешься все той же неустрашимой девушкой, за которую я готов был отдать жизнь. Я сделал свой выбор, поверив в тебя, – сделай же свой выбор и ты. Ты продолжишь сражаться или сломаешься, рассыплешься на куски?
Она всю жизнь делала и то и другое – то сражалась, то начинала рассыпаться на куски.
– Ответь мне сначала ты, – прошептала она.
Рома напрягся. Он знал. Знал, о чем она хочет спросить.
– Ты все еще любишь меня?
Рома закрыл глаза. Текли секунды, и Джульетте показалось, что она попыталась перепрыгнуть расселину, но не рассчитала и теперь летит в темную бездну, вниз, вниз, вниз…
– Ты что, не слушаешь меня, когда я говорю? – дрогнувшим голосом спросил он. – Я люблю тебя. Я всегда тебя любил.