Эти бурные чувства - читать онлайн книгу. Автор: Хлоя Гонг cтр.№ 30

– Как же я смогу остановить целое политическое движение? – пробормотал Рома, мысля вслух. – Как я…

Отец с силой ударил его костяшками пальцев по голове. Рома отшатнулся, чтобы избежать второго удара. Глупо было размышлять вслух там, где отец мог его услышать.

– Я же дал тебе его адрес, – рявкнул господин Монтеков. – Иди. И выясни, насколько верно то, что мне сообщили.

С этими словами его отец повернулся и снова скрылся в своем кабинете, захлопнув за собой дверь. Рома остался стоять на лестнице, держа в руке листок бумаги и чувствуя, что его головная боль стала еще сильнее.

– Ладно, – с горечью пробормотал он.

* * *

Кэтлин шла по набережной, медленно ступая по твердому граниту. Здесь, вдалеке от порта, было почти тихо, его разноголосый гвалт сменился звуками, доносящимися с верфей и из помещений лесоторговых компаний, в которых рабочий день подходил к концу. Почти тихо, но не покойно. В Шанхае нигде не бывает покойно.

– Лучше поторопись, – пробормотала она себе под нос, посмотрев на свои карманные часы. Скоро солнце начнет заходить, а после наступления сумерек у реки Хуанпу бывало холодно.

Дойдя до хлопкопрядильной фабрики, Кэтлин зашла внутрь не через дверь, а воспользовалась окном бытовки, находящейся в задней части здания. Перерывов у здешних рабочих было мало, но ближе к концу смены они начинали заходить сюда, чтобы немного передохнуть, и, когда Кэтлин пролезла через окно и перекинула ноги внутрь, она увидела перед собой женщину, которая ела из миски рис.

От неожиданности женщина поперхнулась.

– Простите, простите, я не хотела вас напугать! – быстро заговорила Кэтлин. – Не могли бы позвать сюда Да Нао? Речь идет о деле, важном для Алых. Ваш начальник не станет возражать.

– О деле, важном для Алых? – переспросила женщина. На руке у нее был красный браслет, значит, она под защитой Алых, но в тоне ее прозвучало недоверие. Встав, женщина на секунду прищурилась, впившись взглядом в Кэтлин.

Кэтлин машинально дотронулась до своих волос, чтобы удостовериться, что ее челка не растрепалась. Она старалась не дотрагиваться до лица, поскольку по утрам тратила слишком много времени на то, чтобы нанести макияж и придать своей коже бархатистость, а своему подбородку – остроту.

После долгого молчания женщина кивнула и сказала:

– Сейчас.

Оставшись одна, Кэтлин выдохнула. До этой минуты она не осознавала, насколько напряжена. А что, если эта женщина захотела бы узнать, каким образом Кэтлин связана с Алыми? Но это Кэтлин была облачена в шелковое ципао, а на работнице была хлопчатобумажная униформа, которую она, скорее всего, носила уже много лет. Она бы не посмела возражать.

Единственным человеком, который ставил под сомнение ее право на существование, был ее собственный отец.

– Не думай об этом, – пробормотала Кэтлин себе под нос. – Выкинь эти мысли из головы.

Но она уже думала об этом. Об их первой ссоре, когда ее отец прибыл в Париж, узнав, что один из его трех детей заболел.

«Это инфлюэнца, – сказали врачи. – Она может не выжить».

Ее отец был вне себя, он не понял, о чем толковали врачи, поскольку почти не знал французского. А когда Кэтлин попыталась помочь, выйдя с ним в коридор после ухода врачей, чтобы перевести их слова…

– Я даже слушать тебя не могу. – Он смерил ее презрительным взглядом, на лице было написано отвращение. – Пока ты не снимешь это…

– Прекрати, – перебила его она.

Он вскипел. Возможно, дело было в том, что она оборвала его, а, возможно, свою роль сыграл ее слишком повелительный тон.

– Чему тебя вообще учат твои наставники? – рявкнул он – Не смей мне дерзить…

– А то что, Bàba? – спокойно поинтересовалась она. – Что ты сделаешь?

Тысячи лет самым страшным преступление в Китае считалось отсутствие сыновнего или дочернего почтения. Иметь детей, не наделенных xiàoshùn, было участью более горькой, чем смерть. Это означало, что в загробной жизни ты будешь забыт, станешь блуждающим призраком, обреченным на голод, поскольку твои непочтительные потомки не приносят жертв.

Но это отец отправил их сюда, отправил на Запад, где их научат новому, новым идеям, новым представлениям о загробной жизни, не требующим сожжения бумажных денег. И Запад их развратил, но кто в этом виноват?

Ее отцу больше было нечего сказать.

– Уходи, – рявкнул он. – Иди к своим сестрам, а я поговорю с врачами.

Кэтлин не стала возражать. Отойдя и оглянувшись на своего отца, стоящего в коридоре, она подумала о том, не проклинал ли он когда-нибудь вселенную за то, что она забрала у него жену, которая умерла в родах, оставив после себя трех дочерей, трех незнакомок. Кэтлин, Розалинду и Селию.

Девочку, которая всю жизнь была болезненной и слабой.

Девочку, которая должна была стать ослепительной шанхайской звездой.

И девочку, которая хотела только одного – чтобы ее оставили в покое и позволили быть такой, какая она есть.

Кэтлин крепко сжала кулак и стиснула зубы. Будь его воля, ее отец заставил бы ее скрываться. Он бы скорее отрекся от нее, чем позволил ей вернуться в Шанхай одетой в ципао, а сама она скорее собрала бы свои вещи и поселилась в Европе, чем продолжила играть роль блудного сына своего отца.

Наверное, ей повезло, что Кэтлин Лан – настоящая Кэтлин, – проболев две недели, умерла от инфлюэнцы, дожив до четырнадцати лет без настоящих подруг, поскольку она всю жизнь была далека от своих двух сестер. Как можно было скорбеть о той, кого ты никогда не знала по-настоящему? И под черной траурной вуалью ее лицо ничего не выражало, а взгляд был холоден, когда она смотрела на урну с прахом сестры. Когда между вами пустота, кровь превращается в водицу.

– Я не стану звать тебя Селией, – сказал отец в порту, подняв их чемоданы. – Это не то имя, которое я дал тебе при рождении. – Он искоса посмотрел на нее. – Но я стану звать тебя Кэтлин. И ты не должна говорить об этом никому, кроме Розалинды. Это ради твоей собственной безопасности, ты должна это понимать.

Она понимала. Она всю жизнь боролась за то, чтобы ее называли Селией, и вот теперь ее отец захотел дать ей другое имя, и… она могла с этим смириться. Тройняшки Лан покинули Шанхай так давно, что, когда они наконец вернулись, никто не заметил, что у Кэтлин изменилось лицо. Никто, кроме Джульетты – Джульетта подмечала все, но их кузина сразу же согласилась звать ее Кэтлин так же быстро, как прежде начала называть ее Селией.

Теперь Кэтлин отзывалась на это имя, как будто оно было ее собственным, единственным именем, которым ее когда-либо звали, и это служило для нее утешением, как бы странно это ни звучало.

– Здравствуйте.

Кэтлин вздрогнула, когда в бытовку вдруг вошел Да Нао, и прижала руку к груди.