В ту ночь, когда я прибыл в Ачиди, от мамы пришло голосовое сообщение.
– Я прочитала твои СМС. Ральдо, я согласна с твоей сестрой. Я умерла и ожила снова, поэтому жить как раньше больше не хочу. Я часто думала, что, возможно, сама плохо тебя воспитала. Поэтому я чувствовала себя виноватой перед тобой и всегда тебя жалела. Но, если подумать, что я сделала не так? Конечно, я была дурой, но я не сделала ничего плохого. Твоя жизнь – это твоя, а не моя забота. Ты не десятилетний ребенок, почему я должна тебя содержать? Наверное, ты на это скажешь, что тоже деньги зарабатываешь. Да, ты зарабатываешь мелочь на карманные расходы и все спускаешь на свою травку, думаешь, я не знаю? Что ты мне говорил, самокрутки? Ты думаешь, я идиотка? Думаешь, я не знаю, как пахнет чертова марихуана?
Мама несколько раз всхлипнула.
– Ральдо, я люблю тебя, но больше так не могу. Быть твоей матерью слишком тяжело. Не пытайся сыграть на моей слабости и изменить ситуацию. Это не сработает.
Я вспомнил, как она смотрела на меня, когда я играл, целыми днями спал, пил где-нибудь всю ночь и возвращался домой под утро. С какого-то момента мама перестала что-либо мне говорить. Буквально, она вообще ничего мне не говорила. Когда она смотрела на меня, в ее глазах не было никаких эмоций. Она всегда казалась уставшей, а однажды я с удивлением обнаружил, что ее лицо вдруг стало выглядеть слишком старым. Я думал, раз маме плевать на меня, то и я могу спокойно жить, просто отказавшись от этих отношений. Это самый простой способ. Ссоры и крики – пустая трата нервов для обоих.
Если в гости приходили родственники, мамины друзья или сестра, мы собирались и болтали все вместе, но я не помню, когда мы в последний раз говорили с ней с глазу на глаз.
Поэтому первым, что я почувствовал, получив ее сообщение, была радость. «Ральдо, я люблю тебя». Мама сказала это. Слова «но дальше так не пойдет» были не важны. Она пылала от гнева, и я был рад, что все еще мог ее довести. Я не был каким-то садистом, просто лишь так я мог убедиться в том, что по венам наших отношений все еще бежит кровь. Осознать, что, оказывается, я давно жаждал обмена эмоциями с мамой, было неожиданно.
«Я рад, что с тобой все в порядке», собирался написать я, но вместо этого отправил только «Я решил работать в деревне Ачиди в яблоневом саду. Ральдо». Мама не ответила.
2
Однажды Хамин спросила. Как я мог решиться на такой безрассудный поступок. Как мог так запросто поверить хозяину дома, абсолютному незнакомцу, и поехать в место, о котором ни разу в жизни не слышал. Почему не попробовал поискать работу в Дублине? Я вздохнул и ответил, что, тогда я был похож совсем не на человека, а скорее на валявшийся на улице полиэтиленовый пакет, который, взлетев в воздух от порыва ветра, просто зацепился за ближайшее дерево. Так получилось. Когда я это говорил, Хамин смотрела на меня так, будто злилась.
Она с самого начала показалась мне сердитой.
Это было примерно через неделю после того, как я приехал в Ачиди. Она шла быстрым шагом в грязных ботинках и свисавшем ниже колен фартуке. Я стоял на другой стороне дороги и безучастно смотрел на то, как она движется в мою сторону. Она была выше меня, а ее волосы были собраны в хвост. Она бросила на меня короткий взгляд, когда заводила скутер, но тут же тронулась, и мне оставалось лишь смотреть на ее удалявшийся силуэт. Вероятно, скутер был старый: двигатель шумел слишком уж громко.
Откуда в такой деревне азиаты, к тому же такие высокие и свирепые? Она выглядела так, что можно было запросто поверить и в то, что она тинейджер, и в то, что уже давно разменяла четвертый десяток.
За садом, где я работал, возвышалось несколько небольших холмов. Как-то раз, проходя мимо них во время обеденного перерыва, я заметил вдалеке человека, спавшего на стоге сена перед конюшней местного конного клуба. Иногда там выкладывали сено на просушку, а местные кошки забирались на эту теплую кучу погреться на солнышке. Но человек?
Калитка была отворена, поэтому я подошел ближе. На сене вместе с тремя кошками растянулась и спала та азиатка, которую я видел на днях. Трехцветная кошка заснула прямо на ее животе. Глядя на них, мне и самому тут же захотелось где-нибудь прилечь и отдохнуть. Весеннее солнце и правда навевало дремоту. Предметы перед глазами вдруг перестали ощущаться реальными. Я тоже сел на сено и подставил лицо под солнце. Пахло нагретой на солнце соломой, конским навозом, влажной землей и мхом. Солнечные лучи грели макушку и плечи. Я сам не заметил, как моя голова опустилась и я провалился в сон.
Открыв глаза, у себя на коленях я увидел спящую трехцветную кошку. Это была та самая кошка, которая спала на животе азиатки. Ее самой нигде не было. Я подошел к конюшне. Азиатка собирала навоз большой пластиковой лопатой. Лишь когда она подняла на меня глаза, я понял, что уже зашел внутрь.
Внутри было холоднее, чем на улице.
– Вы кто?
– Сосед из дома с серой крышей ниже по дороге.
Она без интереса посмотрела на меня, не выпуская из рук лопаты.
– И что вам надо?
– Я просто зашел посмотреть. Калитка была открыта.
– Если вы к Ребекке, то идите через главные ворота. Здесь ее нет.
Она махнула в сторону двери и снова вернулась к навозу. От ее рассерженного лица мне стало не по себе, я напрягся и застыл на месте.
– Уйдите уже!
Она звучала раздраженной. Чувствуя себя так, будто меня прогнали, я вышел из конюшни и направился в сторону дома.
Когда перерыв закончился, я снова вернулся в сад. Людей в нем работало немного: сама хозяйка Лиза, ее партнер Лео и несколько местных, приезжавших на неполный рабочий день. Не считая меня, их средний возраст составлял лет шестьдесят, но скорость, с которой они срезали цветы, значительно превосходила мою. Я просыпался в пять, ел завтрак, который готовил Лео, и в шесть приступал к работе. В одиннадцать утренняя смена закрывалась, я где-нибудь обедал, в два часа снова возвращался в сад и освобождался в пять. Все разъезжались по домам, Лео готовил ужин, и вскоре вместе с ним и Лизой я садился за стол.
Так время подходило к восьми. В городе всегда есть масса возможностей познакомиться с молодежью, но в Ачиди шансов было мало. Пока я пытался развеяться, гуляя по деревне, становилось только более тоскливо. Вокруг нависала атмосфера, прорвать и проникнуть в которую было мне не под силу. В каждом доме горел свет, но не было места, куда мог зайти я. И в сэндвичной лавке, и в пабе, где собирались, смеялись и болтали местные мужчины, мне часто становилось не по себе, и я почти сразу уходил.
Я увидел заметку на доске объявлений бара примерно через месяц после того, как приехал в Ачиди.
«Практика разговорного английского. Мы рады всем!» Местом встречи значился небольшой собор Ачиди. Я решил, что они просто пытаются привлечь иностранцев, чтобы потом навязать им религию, но два дня спустя все-таки решил сходить. Когда по восемь часов в день смотришь только на яблони, когда, даже закрывая глаза, видишь перед собой только ветки и секатор, когда впадаешь в одиночество настолько, что даже ужина с неразговорчивой пожилой парой ждешь с нетерпением – даже один месяц будет казаться невыносимо долгим. Мне требовалась какая-то воронка, чтобы сливать в нее время.