Незнакомцы - читать онлайн книгу. Автор: Дин Кунц cтр.№ 83

Жилищем Ломака оказалось бунгало с большими верандами на участке в пол-акра [12] . На крыше дома, газоне и соснах лежал не успевший растаять снег. Окна были темными.

Как сообщала газета, Элеонора Уолси, сестра покойного, прилетела из Флориды спустя три дня после его смерти, 28 декабря, остановившись на время похорон в гостинице: бунгало брата действовало на нее угнетающе.

Доминик был законопослушным гражданином, он предпочел бы не проникать в чужой дом. Но это нужно было сделать, поскольку Элеонора Уолси уже заявила, что до смерти устала от любопытных и репортеров, и уговаривать ее было бесполезно.

Обойдя дом, Доминик обнаружил, что дверь черного хода закрыта на огромный навесной замок и засов. Но одна из фрамуг на кухне оказалась незапертой, он поднял ее и забрался внутрь.

Подсвечивая себе фонариком, чтобы не привлечь постороннего внимания, Доминик обшарил лучом кухню, убранную сестрой Ломака перед продажей бунгало и пахнущую свежей краской и антисептиком. Испуганный таракан метнулся по плинтусу за холодильник. Фотографий Луны уже не было.

Доминик с тревогой подумал, что Элеонора Уолси и ее помощники вполне могли переусердствовать и уничтожить все следы безумного увлечения Зебедии Ломака, соскоблить рисунки, фотографии и плакаты со стен и выбросить их на помойку.

Но эти опасения улетучились, едва Доминик вошел в столовую: стены, потолок и окна по-прежнему были заклеены плакатами с изображением Луны.

Складывалось впечатление, что он попал в открытый космос, где в невообразимой близости одна от другой вращаются десятки испещренных кратерами планет. У Доминика закружилась голова и пересохло во рту.

Словно во сне, он вышел из столовой в коридор, тоже сплошь заклеенный фотографиями Луны, большими и маленькими, цветными и черно-белыми. Так же выглядели и обе спальни: Луна была повсюду.

В заметке говорилось, что Ломака никто не навещал более года. Доминик поверил этому, потому что знакомые Ломака непременно сообщили бы об увиденном куда следует и Ломака наверняка упрятали бы в психиатрическую больницу. Соседи сказали, что были удивлены переменой в характере Ломака, из рубахи-парня превратившегося вдруг в затворника. Все свидетельствовало о том, что увлечение Луной началось позапрошлым летом.

Итак, снова позапрошлое лето... В это же время неузнаваемо переменился и сам Доминик.

С каждой секундой Доминику все больше становилось не по себе. Он не мог понять мотивов самоубийства Ломака, не мог поставить себя на его место, но отлично представлял себе, какого рода ужас тот испытывал. Это сонмище лун действовало крайне угнетающе, от него мороз пробегал по коже. Лунная поверхность не зачаровывала Доминика, как Ломака, но, глядя на снимки, он вдруг осознал, что его собственные странные сны и поведение самоубийцы обусловлены одним и тем же. Они оба испытали нечто, связанное с Луной, и произошло это позапрошлым летом в одном и том же месте, где они оказались по роковому стечению обстоятельств. Ломак сошел с ума в результате стресса, вызванного искусственно подавленными воспоминаниями. Неужели и его, Доминика, ждет безумство? И еще одна мысль пришла ему в голову: а что, если Ломак покончил с собой, не отчаявшись избавиться от навязчивого увлечения Луной, а потому, что пришел в ужас, вспомнив наконец роковые события, свидетелем которых он невольно стал позапрошлым летом? В таком случае реальность должна быть гораздо страшнее окутывающей ее тайны. Значит, если правда выплывет наружу, кошмары и лунатизм покажутся пустяками по сравнению с ней.

Вид бесчисленных лун все больше угнетал Доминика, ему уже не хватало воздуха в столовой. В окружающих его снимках таилась смертельная угроза. Доминик не выдержал и выбежал в коридор.

У двери гостиной он споткнулся о кипу книг и упал. Некоторое время он лежал не двигаясь, потом его сознание прояснилось, и он увидел слово «Доминик», нацарапанное на одном из плакатов фломастером. Он не заметил эту надпись, когда входил сюда раньше со стороны кухни, но теперь она была у него перед глазами.

По спине Доминика пробежал холодок. Надпись была сделана скорее всего рукой Ломака, и вряд ли это было случайным совпадением.

Доминик поднялся с пола и, подойдя поближе к плакату, остановился в нескольких шагах от него. Осветив стену фонариком, он увидел рядом еще имена. Доминик, Джинджер, Фэй, Эрни. Эти три имени ничего ему не говорили. Вспомнилась сделанная «Поляроидом» фотография толстого священника. Не его ли зовут Эрни? А блондинка, привязанная ремнями к кровати? Может быть, это Джинджер? Или Фэй?

Внезапно в нем шевельнулось какое-то смутное и страшное (даже мурашки побежали по коже) воспоминание, но тотчас же снова спряталось где-то в подсознании, словно тень огромного морского чудовища.

— Почему я не могу вспомнить? — закричал он, и эхо гулко разнеслось по всему дому.

Конечно же, Доминик знал ответ на свой вопрос: кто-то внедрился в его память и выскреб из нее нежелательные моменты. И все же он продолжал кричать голосом, полным ярости и страха:

— Почему я не могу вспомнить? Я должен вспомнить!

Он вытянул руку в направлении плаката, словно бы желая впитать воспоминания, под влиянием которых Ломак выводил, буква за буквой, его имя, и прорычал:

— Будьте вы прокляты! Будьте вы прокляты, кто бы вы ни были! Я вспомню! Я обязательно вспомню! Я вспомню вас, сукины дети! Мерзавцы! Я вспомню!

Внезапно, совершенно необъяснимым образом, плакат с его именем отделился от стены. Он был приклеен по углам четырьмя полосками липкой ленты, и эта лента вдруг отскочила с треском расстегиваемой «молнии», словно от порыва сильного ветра, а сам плакат, покачиваясь и шелестя, поплыл по воздуху прямо на него. Доминик попятился и чуть вновь не споткнулся о стопку книг.

Дрожащий луч фонарика высветил на уровне глаз Доминика листок бумаги: то скручиваясь, то распрямляясь, плакат без постороннего воздействия завис в воздухе.

«Галлюцинация», — с отчаянием подумал Доминик.

Но это происходило на самом деле!

У него перехватило дыхание, холодный воздух вдруг сгустился, словно сироп, и дышать им стало невозможно.

Плакат подплыл ближе.

Руки Доминика тряслись. Отраженный от глянцевой бумаги свет резал глаза.

Время словно бы остановилось. И вдруг в мертвой тишине дома раздался треск десятков расстегиваемых «молний»: один за другим плакаты начали отклеиваться от стен и потолка, и вся армада лун со зловещим шелестом двинулась на остолбеневшего Доминика. Крик удивления и испуга вырвался из его груди, и он вновь обрел способность дышать.

От стены отделился последний плакат, и пятьдесят листов плотной бумаги застыли неподвижно между полом и потолком, словно прилипнув к чему-то невидимому.

В доме покойного картежника воцарилась глубокая, словно в опустевшем храме, тишина. Казалось, эта тишина наполняет каждую клеточку тела Доминика, стремясь вытеснить даже неслышное журчание крови в его жилах.