— Брендан — мой коллега, — пояснил отец Стефан, освоившись в необычной обстановке, — я очень ценю его и не хочу, чтобы у него были неприятности.
Любитель рыбной ловли, сам немного смахивающий на рыбину — бледный, с чуть выпуклыми глазами и вытянутыми губами, удивился:
— Неприятности?
Он открыл коробочку с набором миниатюрных инструментов, подцепил ногтем крохотную отвертку и, вооружившись ею, переключился на лежащую перед ним спиннинговую катушку.
— О каких неприятностях вы говорите? — рассеянно переспросил он.
— Но ведь он вмешался в дела полицейских во время несения ими службы.
— Это несерьезно. — Зоннефорд осторожно снял крышку и начал копаться в механизме. — Если бы он не бросился на помощь Толку, тот уже давно был бы покойником. Мы влили в него четыре с половиной литра крови.
— В самом деле? Значит, в истории болезни Толка нет ошибки?
— Ошибки нет, — орудуя отверткой, подтвердил Зоннефорд. — У взрослого человека на килограмм веса приходится семьдесят миллилитров крови. Толк весит сто килограммов, значит, в нем должно быть не менее семи литров. Литр в него влили еще по дороге, в машине, а когда поставили ко мне, потеря крови составляла шестьдесят процентов.
Он отложил отвертку и взял маленький ключ.
— Вы хотите сказать, что фактически он потерял более семидесяти процентов крови к тому времени, когда его вынесли из кафетерия? Но... разве человек в подобной ситуации может выжить?
— Нет, — отрезал Зоннефорд невозмутимо.
Отец Стефан почувствовал приятное волнение.
— И обе пули попали в мягкие ткани, не повредив ни одного органа. Не задели ли они кость или ребро?
Хирург разобрал катушку и задумчиво уставился на разложенные на столе детали.
— Если бы пули такого калибра задели кость, она бы раскололась на кусочки. Ничего подобного я не обнаружил. Но, с другой стороны, если они не срикошетили, ударившись о кость, почему они не прошили его насквозь и не оставили огромного выходного отверстия? Ведь я обнаружил их в мышечной ткани!
Отец Вайцежик задумчиво смотрел на опущенную голову собеседника.
— У меня такое чувство, что вы не до конца откровенны со мной. Почему вы не хотите сказать правду? — наконец спросил он.
Зоннефорд медленно поднял голову:
— А почему у меня такое чувство, что вы тоже что-то от меня утаиваете, святой отец? Какова истинная причина вашего визита?
— Touche
[10]
, — поднял руки отец Стефан.
Зоннефорд вздохнул и сложил инструменты в футляр.
— Хорошо. Входные отверстия свидетельствуют, что одна из пуль ранила Толка в грудь, а именно — в нижнюю часть грудины, которая от удара должна была бы треснуть или разлететься на осколки, которые, в свою очередь, должны были поранить жизненно важные сосуды и органы подобно шрапнели. Однако этого не произошло, по всей видимости.
— По всей видимости? Как прикажете понимать ваши слова? Либо это случилось, либо нет.
— По входному отверстию пули я знаю, что она ударилась о грудину, святой отец. Раны не оставляют сомнения в том, что одна из пуль поразила Толка в грудь и прошила ее, как игла, застряв в мягких тканях спины. Но кость осталась целой и невредимой, вот в чем загадка. Более того, входное отверстие от второй пули указывает на то, что должно быть повреждено четвертое ребро. Однако и этого не случилось.
— А если вы ошиблись? — нарочно подзадорил его провокационным вопросом отец Стефан. — Может быть, пуля прошла между ребер?
— Нет. — Зоннефорд отвел от собеседника взгляд, в котором все еще читалось сомнение. — Таких ошибок я не допускаю. Пули находились именно там, где и должны были бы находиться, столкнувшись с костью, пробив ее и застряв в мышцах. Однако я не обнаружил поврежденных тканей между входным отверстием и застрявшими пулями. Но это невозможно! Пули не могут прошить грудь человека, не оставив следа.
— Это прямо какое-то маленькое чудо.
— Отнюдь не маленькое, а чертовски большое чудо, как мне кажется.
— Если была повреждена только одна артерия и одна вена, мог ли Толк потерять столько крови?
— Нет. Эти травмы не вызвали бы столь сильного кровотечения.
Хирург опустил глаза, в которых отец Вайцежик, однако, успел заметить затаенный страх. Но чего он боялся? Если он думал, что стал свидетелем чуда, разве этому не следует радоваться?
— Доктор, — продолжал отец Стефан, — я понимаю, что ученому, тем более врачу, трудно признать, что он видел нечто необъяснимое с позиций современной науки, полученных им знаний и вообще прямо противоречащее всем его воззрениям. Но я умоляю вас рассказать мне все, что вы видели. Что вы от меня скрываете? Почему Уинтон Толк при столь незначительных ранах потерял так много крови?
Зоннефорд откинулся на спинку кресла.
— В операционной, когда ему начали вливать кровь, я определил с помощью рентгеновского аппарата местонахождение пуль и приготовился к их извлечению. В ходе операции я обнаружил небольшое отверстие в главной брыжеечной артерии и еще одно — в одной из межреберных вен. Уверенный в том, что повреждены и другие сосуды, которые я обязательно обнаружу позже, я зажал оба задетых пулями сосуда и стал зашивать артерию, кровоточившую сильнее вены. Потом...
— Что потом? — спросил отец Вайцежик с плохо скрытым нетерпением.
— Потом, зашив артерию, я собрался было штопать вену, но ранка уже затянулась.
— Затянулась, — повторил за ним священник, удовлетворенно и глубоко вздохнув: он так и предполагал.
— Затянулась, — в свою очередь повторил хирург и наконец посмотрел отцу Стефану в глаза. По его взгляду священник понял, что доктор Зоннефорд признал факт чуда. — Поврежденная вена затянулась сама по себе, святой отец. И это видели мои ассистенты и все сестры. Я снял зажимы, и кровь снова потекла по вене, и ни капли не просочилось сквозь стенки. А позже, когда я извлек пули, мышечные ткани срослись на моих глазах.
— Может быть, вам показалось?
— В том-то и дело, что нет, — упрямо стоял на своем Зоннефорд. — Мышцы действительно срослись у меня на глазах. Невероятно, но я все это наблюдал. Я не могу доказать, святой отец, но я точно знаю, что пули разворотили Толку грудь и раздробили ребра. От такого удара осколки кости не могли не порвать все внутри. Раны были ужасные, смертельные, они не могли быть иными. Но, пока его везли в больницу, они зажили сами по себе. А раздробленные кости срослись. Это, возможно, покажется вам весьма странным, но я мог бы и не зашивать артерию, она тоже затянулась бы самостоятельно, как и вена, я в этом не сомневаюсь.
— А что думают сестры и ассистенты?
— Самое забавное, что мы почти и не говорим об этом. Может быть, мы просто перестали верить в чудеса в наш рациональный век.