– Ох, госпожа мастер, – выдохнул он. – Вот уж удивили. Смотришь – и ничего, тьма, потом вроде как дождинки видишь, ветер, а потом как лупанет! Ослеп, не ослеп, то неведомо, но Киян-мастер будто в темечко своим копьем стукнул.
– То есть хорошо?
– А вон давайте мужикам покажем.
Сарвиссиан отнес доску селянам, рубившим молодые березки для гати.
Те пялились секунд десять, потом один шлепнулся в грязь, а другой так и остался стоять с открытым ртом.
Господина Некиса они в Салланце не застали.
Ружи и Башквицы опять что-то не поделили, и отряду пришлось срочно встать лагерем на граничной меже.
Указанный путь до межи занял больше половины дня, и Эльга все это время промучилась с вопросом, как примирить местечки. Даже тыкву господина кафаликса всю испинала. А то катается, катается, думать мешает.
Ничего не придумала.
Въехали в лагерь из пяти палаток к вечерним сумеркам. Было тихо, караул на меже зажигал фонари. И с одной и с другой стороны тянулась бугристая, необработанная земля, заросшая ивой и рябиной. Дальше проглядывали дома.
Господин Некис оказался крепко сбитым воином, невысоким, бритым, угрюмым. Приказ титора его обрадовал.
– Наконец-то! – сказал он, сворачивая бумагу. – Значит, неделя.
Господин Некис заходил по командирской палатке, ловко уворачиваясь головой от висящих на крюках масляных светильников.
– Была б моя воля, всех этих придурков я бы перевешал, – сказал он. – Висели б рядышком, через одного. Башквиц, Руж. Башквиц, Руж. И в глотку вцепиться некому, и другим придуркам великовозрастным учение.
– Что? – спросила Эльга.
Идея вдруг сверкнула в ее голове.
– Я говорю, – ухмыльнулся воин, – что у вас неделя, госпожа мастер. Но на самом деле – шесть дней, потому что мы еще должны вернуться в Салланцу.
– Да, я…
Эльга замолчала, соображая.
– Господин Некис, – сказала она, – у вас есть доски?
– Доски? – переспросил господин Некис. – Вы хотите разделить местечки забором? Это бесполезно. Здесь и каменной стены недостаточно.
– Так они есть?
Лицо воина посерьезнело.
– Сколько вам нужно, госпожа мастер?
– Мне нужен участок забора из тридцати, но лучше сорока досок, липовых или березовых, сколотить, вкопать, пригнать плотно, без щелей.
Господин Некис кивнул.
– Думаю, завтра к полудню сделаем.
– Поперек межи, – сказала Эльга.
– Поперек?
– Да.
Если господин Некис и счел это придурью, то промолчал.
– Что еще?
– Палатку для меня.
– Через полчаса поставят.
– И после того как забор будет готов, необходимо собрать у него Башквицев и Ружей.
– Вместе?
В голосе господина Некиса прозвучал скепсис.
– Хорошо, сначала одних, – согласилась Эльга. – Но мне нужны по возможности и женщины, и дети. Не только мужчины.
– Старики?
– Да.
– Не знаю, что вы задумали, но пусть так. Сделаем.
– И еще мне нужны листья.
– Какие?
– Все, что здесь растет. Много. Я потом выберу.
Господин Некис набычился.
– Думаете, мои воины будут таскаться по лесам и обдирать ветки?
– Я думала, вы прикажете это Башквицам и Ружам.
– А, в этом смысле. – Воин пошевелил челюстью и кивнул. – Хорошо. Скажу, что это условие для того, чтобы мой отряд убрался отсюда. – Он хмыкнул. – Я не я буду, если завтра к вечеру они не соберут вам гору листьев высотой с палаточный флагшток. Смешно, мы-то и так и так уйдем.
– Я постараюсь…
– Госпожа мастер, – перебил господин Некис, стукнув ладонью по столу. – Вы еще очень молоды. Наверное, при том, что у вас печать на запястье, вы мало что видели на свете. Поймите, когда у человека одно на уме…
– Я знаю.
– Все равно. У них вражда старинная. У Башквицев кувшин разбился – непременно Ружи виноваты. У Ружей ребенок с лавки упал – Башквицы постарались. Их здесь ни слова, ни ваши листья не успокоят. Рецепт один: самых тупых – в тюрьму в Салланце, а тех, кто друг друга резать начнет, – вешать.
Господин Некис посмотрел Эльге в глаза и повторил:
– Вешать. Я уж нагляделся.
Эльга мотнула головой.
– Я все же попробую.
– Воля ваша. Посидите здесь пока, я распоряжусь.
Воин вышел из палатки, оставив Эльгу одну.
Она поежилась. У нее создалось впечатление о господине Некисе как о человеке холодном, резком. Как он сразу – вешать!
Это все потому, что он из засохшей горечавки и шиповника и весь в иголках. Прямой как сосна. Твердый. Сердце – колючий орех. Ничего, кроме службы. Ни семьи, ни случайных детей на стороне. Бедный, – пожалела его Эльга. Ему бы мальва не помешала. Или яблоневый лист. Смягчил бы.
– Пек! Расмус! Хорум! – услышала она господина Некиса.
Затем голос отдалился, и разобрать его стало невозможно.
Кто-то прошел мимо палатки. Заржала лошадь. Плеснула вода. Кто-то громко спросил у кого-то суровую нить. Застучал топор.
Ах, сейчас бы уже начать!
Эльга зажмурилась. Как набивать? Через одного? Или разом – сначала Башквицев, потом Ружей? Шесть дней, нет, даже пять останется… Если завтра до полудня – забор, листья. Там местечко, здесь местечко. Хватит ли времени? Еще пальцы…
Она сложила ладони на коленях, слушала, как легкие покалывания возникают от запястья к ладони, пробегают по фалангам к кончикам ногтей. Ну, не так уж и страшно, в сущности, разработаются.
– Госпожа мастер, – полог палатки откинулся, господин Некис шагнул внутрь, – ваш извозчик, он вам нужен? Я не могу держать фургон на территории лагеря.
– Его надо разгрузить, – сказала Эльга. – Там одеяла, одежда.
– Хорошо, но самому ему лучше ждать вас в Салланце.
– Я поняла.
В темноте вечера светила короткая цепочка фонарей. Через узкие канавки были переброшены мостки. В отдалении горел костер, освещая смотровую шигу. Фургон казался светлой глыбой, выросшей у частокола.
– Дядя Сарви.
Прикорнувший на передке Сарвиссиан встрепенулся.
– Да, я здесь.
– Мы сейчас выгрузим все необходимое, а потом вы отправитесь в Салланцу, – сказала Эльга, заползая во тьму повозки.
– Далеко.