Над фургоном прокатился гром, дождь вдруг припустил так, что матерчатая боковина справа враз промокла и прилипла к дугам. Тьму расколола молния – резкая, зигзагообразная, оставившая после себя отражение под сомкнутыми веками.
Они остановились. Сарвиссиан просунулся внутрь.
– Подайте-ка фонарь, госпожа мастер!
– Сейчас.
Эльга стряхнула листья, встала и сняла с крючка жестяную, мягко булькнувшую маслом колбу. Сарвиссиан надвинулся, с усов, с макушки капало. Щелкнули, стукнули в его ладонях кресало и кремень.
– Ближе, госпожа мастер.
Эльга сдвинула защелку и открыла извозчику доступ к фитилю.
– Как бы не на сено, – сказал он.
Дождь шумел вокруг, качались тени елок.
Сарвиссиан стукнул кремнем, несколько искорок брызнули вверх, словно стараясь дотянуться до кончиков усов.
– Вот же кулема, – качнул головой на собственную неловкость извозчик, придвинулся, стукнул снова.
Огонек в фонаре вырос, заалел.
– Все, госпожа мастер, – сказал Сарвиссиан, – сейчас доедем.
Он опустил полог, забрав трепетный свет фонаря с собой. Фургон тронулся, зачавкали копыта. Эльга нащупала сак. Времени у нас много, сказала она листьям. Целый день, а то и больше. Тьфу! Она смахнула с носа упавшую сверху каплю. Все-таки я мастер. Я по-другому не могу. Понятно?
Пока ехали до Колчицы, Эльга на скорую руку успела набить три букета, и каждый был по-своему гадок и омерзителен. Листья собачились между собой, узор шел вкривь и вкось, пальцы ошибались, мяли не там, загибали не то, ноготь мизинца резал где хотел. Только присутствие Сарвиссиана за пологом останавливало от того, чтобы не заорать в голос.
Ничего-ничего.
Последний букет Эльга складывала в скрипе колес, мелькании света и торопливом топоте по деревянным мосткам.
– Ох вы ж, господа хорошие!
– Ух, дождина!
– Распрягай лошадей, Теймо.
Листья опять легли дрянным узором, но пальцы вроде бы начали ощущать подушечками их колкое, рассыпчатое звучание. Возможно…
– Госпожа.
Свет плеснул в фургон, и Эльга прикрыла глаза ладонью.
– Что? Уже все?
– Вы же вся мокрая, госпожа! – сказал Сарвиссиан и подал руку. – Выбирайтесь.
– Мокрая? Я и не заметила.
Эльга потянула за собой сак. Доску – под мышку.
– Сюда, под навес, госпожа.
Женщина в накинутой на голову и на плечи рогоже помогла ей ступить на твердое. Фургон с мокрой тканью, облепившей дуги, походил на исхудавшее животное.
– Сюда.
Дождь бил по крыше, звонко лупил по железному листу, утопленному в земле, косыми струями прошивал воздух. Покачивался фонарь на цепи. Мокро блестели жерди ограды.
Ж-жах! Молния сверкнула в темноте, на долю мгновения превратив лицо сопровождающей женщины в белую, зажмуренную маску.
– Сюда, госпожа.
Эльге распахнули дверь. Сак прошел не сразу.
Полутемное, в редких свечах помещение встретило ее негромкими голосами, огнем, облизывающим в очаге дрова, запахом мяса на решетке. Несколько посетителей, мрачно поглядывая в окна, пили за столами хмелку.
– Госпожа.
Перед Эльгой возник владелец гостиницы, худой, бородатый, со свисающей на глаза прядью седых волос. Он вытер руки о тряпку и поклонился.
– Вам, видимо, нужна комната?
Эльга кивнула и поддернула доску.
– Две.
– Обед?
– Да.
– Это четверть в день, госпожа.
Эльга показала запястье с печатью титора.
Мужчина кивнул и полез под стойку. Женщина тем временем повесила рогожу; пробежал в двери, ведущие, видимо, на кухню, босоногий мальчишка. Фыркая, зашел с улицы Сарвиссиан.
– Вот же удружила Матушка-Утроба, – сказал он, выжимая подол рубахи.
– Это, скорее, Киян воюет, – заметили за одним из столов. – Вон как копьем своим машет. Не в духе, видать, сегодня.
Словно в подтверждение этих слов новый зигзаг молнии вспорол тьму за окнами.
– Может, и Киян, – согласился Сарвиссиан, жмурясь на вспышку.
– Госпожа.
Хозяин гостиницы выложил на стойку клочок бумажки. На клочке кривыми буквами было написано: «Дом Хигв. Колчц. Одна четвр. постой».
– Что мне сделать? – спросила Эльга.
Худой мужчина дернул лицом, убрал прядь с глаз взмахом пальцев.
– В первый раз? Приложите печать, госпожа. Наш титор щепетилен в денежных делах и во всем требует отчета.
Эльга повернула ладонь. Запястье щекотно кольнуло, и на клочке бумаги отпечатался красный зверек.
– Нам придется переждать грозу, – подошел к Эльге Сарвиссиан.
– Госпожа уже заплатила за две комнаты, – сказал хозяин гостиницы, пряча бумажку во внутренности засаленной свитки.
Извозчик шмыгнул носом.
– Так, может, сейчас и отгремит? Чего впустую-то?
– Нынешний ливень часа на три, на четыре, – сказала, прибирая полотенцем крошки с пустого стола, женщина. – Юхан! – крикнула она. – Как твоя рука?
– Сжать пальцы пока могу! – ответил ей сидящий у очага старик в длиннополом заношенном каффане.
– Значит, никак не меньше четырех, – объявила гостям женщина. – Но до вечера пройдет.
– А до Шуморья успеем тогда к ночи добраться? – спросил Сарвиссиан.
– Почему ж не успеть? Успеете.
Кто-то попросил еще хмелки, и женщина понесла выставленный на стойку кувшин желающим пьяной добавки.
– Комнаты три и пять, – сказал Эльге хозяин гостиницы. – Теймо!
Мальчишка, вихрастый, с куском хлеба с сыром в руке выскочил в зал.
– Да, пап?
– Проводи. Комнаты три и пять.
– Сюда, господа хорошие. – Мальчишка пригласил постояльцев на темную скрипучую лестницу.
– Теймо.
Хозяин гостиницы подвинул сыну свечу в угловатом железном подсвечнике.
Под предводительством жующего мальчишки Эльга и Сарвиссиан поднялись на второй этаж, в узком коридоре им пришлось пропустить спешащего вниз толстяка с озабоченным, насупленным лицом. Сак он попробовал плечом и локтем, буркнув:
– Вот же с какими мешками расходились.
Обиженное недовольство в шорохе листьев – было или нет?
Эльге досталась небольшая чистая беленая комнатка с сундуком и низкой кроватью, лавкой и дощатым гардеробом-вешалкой.