Доктор, который одурачил весь мир. Наука, обман и война с вакцинами - читать онлайн книгу. Автор: Брайан Дир cтр.№ 27

Но самым странным был тот момент, что Уэйкфилд мог найти вирус на микроскопическом уровне, а молекулярные методы, несомненно, гораздо более чувствительные, не давали положительного результата. Когда я озвучил это студентам-биологам, они смеялись. Они подумали, что это шутка.

Мистер номер Одиннадцать не знал о конфликте с Чедвиком. Но он знал, что Уэйкфилду не нравилась внешняя проверка вирусологии. После того как пробирка была доставлена в лабораторию Челси на попечение старшего вирусолога по имени Робин Вайс, мужчина вернулся с женой и сыном в Калифорнию и стал ждать результатов.

– Они не стали сразу сообщать мне результаты, – говорит он мне, все еще сбитый с толку. – Честно говоря, я не знаю почему.

Отец ждал и писал письма. Ответа не было. Летом и осенью 1997 года Уэйкфилд всегда был занят. Тем не менее, в июне того же года он подал первую версию статьи в The Lancet, а во втором, научном, исследовании вообще утверждалось, что он обнаружил вирус кори. В августе он делал громкие заявления в СМИ. В сентябре он встретился с менеджерами, чтобы обсудить пресс-конференцию. Затем, две недели спустя, он прилетел в Вирджинию, чтобы выступить на съезде против вакцинации.

Дома в Калифорнии мистер номер Одиннадцать начал бороться. Он посоветовался с лондонскими юристами. Он предупредил, что может подать в суд. Затем, спустя долгое время, вирусолог из Честера Битти опубликовал отчет, содержащий его собственные выводы об исследовании тканей пациента. На этот раз была использована еще одна технология: ученые пытались вырастить вирус в клетках человека. Из этой идеи ничего не подучилось. «Наиболее вероятная причина в том, что биоптат не содержал вируса кори», – говорится в отчете, который показал мне отец.

Администрация медицинской школы, этого бетонного крестообразного замка Хэмпстеда, располагалась в подвале, куда можно попасть через боковой вход. Затем надо пройти через стеклянные двери и по широкому блестящему коридору, пересекающему все здание с востока на запад. Справа располагается кабинет декана и его секретаря. Еще дальше находится офис человека, отвечающего за деньги.

Всего через пять дней после выступления в атриуме Уэйкфилд приехал сюда на встречу. Это был вторник, 3 марта 1998 года. Уэйкфилд теперь считал себя чуть ли не мессией в белом халате. Если кто-то пропустил то самое выступление в четверг, в субботу утром в школе повторно озвучили данные о двенадцати пациентах, опубликованные в The Lancet.

В течение выходных к обсуждению подключилась местная национальная пресса: South Wales Evening Post, Belfast News Letter, Northern Echo, The Herald (Глазго). Лондонские издания тоже не спешили выйти из игры. Evening Standard сообщила о нехватке монокомпонентных вакцин. Independent цитировал Уэйкфилда. «Если я ошибся, меня запомнят как плохого человека, но я должен ответить на вопросы, которые задают мне пациенты».

Встреча была назначена еще до пресс-конференции. Она была запланирована за несколько месяцев. Общественному имиджу Уэйкфилда, как беспристрастного исследователя, противоречит не только его сделка с адвокатом Ричардом Барром, но и большие личные амбиции, которые в тот день он обсудит с руководством. Забудьте о Кроне, Уоррене и Маршалле, перед вами предстанет величайший гастроэнтеролог на свете – Эндрю Уэйкфилд. По его собственному мнению, он не только разгадал загадку болезни Крона, но и обнаружил у детей новое воспалительное заболевание кишечника, неизвестное медицине до 1998 года. Оно было частью нового синдрома регрессивного аутизма, о котором он рассказал Совету по юридической помощи еще до того, как обследовали первого ребенка. Не дожидаясь результатов лаборатории и ее молекулярных тестов, он стал утверждать, что злодей – вирус кори, особенно штаммы, используемые в вакцинах. После этой встречи он надеялся подняться еще выше, к едва вообразимым вершинам славы и достижений.

В тот день на встречу приехали два деловых партнера. Оба были венчурными предпринимателями. Один из них – профессиональный инвестор по имени Алекс Корда, который два десятилетия проработал в биотехнологических стартапах. Другой – Роберт Слит – получил аналогичное образование и вдобавок защитил кандидатскую по микробиологии окружающей среды. Помимо этого, Слит был отцом одного из описанных в статье двенадцати детей. Он впервые увидел Уэйкфилда на собрании по поводу аутизма вместе с матерью «сигнального» пациента, Мисс номер Два.

Они спустились в подвал, чтобы встретиться с финансовым директором и заместителем секретаря, 39-летним Дженгизом Тарханом. Турок по происхождению, он остро шутил, страстно увлекался классическим роком и быстрыми автомобилями. В прошлый четверг он поднялся наверх вместе со школьным секретарем Брайаном Блатчем и услышал призыв Уэйкфилда приостановить введение MMR и перейти на монокомпонентные вакцины. Тархан (он позже отказался со мной побеседовать) знал все о шкале оценки исследований и о деньгах, которые могла принести статья в журнале The Lancet. Он также отвечал за организацию Freemedic, которая была предназначена для получения прибыли за любые изобретения или открытия сотрудников школы. На встрече во вторник планировалось обсудить одно из таких предприятий, которое Уэйкфилд рекламировал в течение нескольких месяцев.

Это будет не первый раз, когда Тархан вступит в бой с протеже могущественного Роя Паундера. Несмотря на весь имидж Уэйкфилда как ученого-идеалиста, он давно жаждал коммерческого успеха. Практически с момента своего возвращения в Великобританию из Канады он беспрестанно подавал заявки на патенты, запускал бизнес-схемы и пытался проявить себя.

Тархану не нужно было знакомиться с Уэйкфилдом – тот часто пытался играть в предпринимателя. Сначала в Бате, Сомерсет, в четырех километрах от Хитфилда, появилась компания Endogen Research. В течение трех лет, с августа 1991 года, он вел переговоры со школой о разработке моноклональных антител. Затем, в сентябре 1993 года, открылась компания Incelltec, в декабре 1994 года – Histogene. Ни одна идея не выгорела. Складывалось впечатление, что амбиции Уэйкфилда несколько выходят за рамки опыта. Одна патентная заявка касалась «праймеров» для ПЦР: коротких цепочек нуклеиновых кислот, служащих каркасом для генетических последовательностей, которые подлежали амплификации. Мой любимый патент – «Ящик Уэйкфилда». Это «устройство для проведения химической реакции» с микроволновым элементом, вращающимся столиком и вентилятором». Неуловимо напоминает известный кухонный прибор, не так ли?

Смело, конечно. Возможно, это и есть, на самом деле, инновация. Но цели Уэйкфилда никогда не казались бескорыстными. После одной из попыток Тархан предупредил его, что «личные интересы» должны уступать школьным. После второй Уэйкфилда обвинили в том, что его «соответствующим образом мотивирует распределение капитала». А в третий раз менеджеры были просто ошеломлены, узнав после выпуска статьи с вопросительным знаком о «запросе» на 24 миллиона фунтов стерлингов и о повышении Уэйкфилда до ранга профессора. Боссы Тархана воспротивились такому запросу, который противоречил планам самой школы. А намеренная самореклама была уж слишком неуместной. «Не Вам решать, будет ли Вам присвоено профессорское звание», – осадил его секретарь Блатч.