Лучшая фантастика - читать онлайн книгу. Автор: Джонатан Стрэн cтр.№ 73

Родители Бонни успокоились и стали благостно улыбаться, как истинные белые англо-саксонские протестанты. Я тоже немного расслабилась. У матери Бонни был седой аккуратно уложенный боб, а сама она – полной, высокой и грациозной, в шелковой блузе цвета серого компьютера, которая издавала легкое шуршание. На ее шее, пальцах и в ушах поблескивали паутинки тонких цепочек с драгоценными камнями. Роскошь ее внешнего облика была подобна океану: такая же бесконечная и абсолютно не вычурная. Все, что было темного и гротескного в ее душе, она прятала в громоздкой сумочке, которая висела у нее на правом локте. Сумка была яркого золотисто-коричневого оттенка, ее украшали ремешки, черные цепочки и вощеные шнурки.

Отец Бонни выглядел совсем не так интересно.

– Вам известно, где она была? – спросила я.

Они сообщили мне, что Бонни приходила к ним вчера, жутко уставшая, и рассказала дикую историю о неделе, которая повторялась снова и снова. Мать сказала:

– Бонни утверждала, будто ездила в Новую Зеландию, чтобы убедиться, была ли и там сейчас та самая неделя. Она выбрала место наугад, но ей там очень понравилось. За исключением того, что там тоже была прошлая неделя.

– На самом деле там была эта неделя, – уточнил ее отец.

Они пытались успокоить Бонни, но она настаивала на том, что прожила эту неделю несколько раз, перечисляла новости о секс-скандалах, полицейских-убийцах и массовых расстрелах, как будто передавала невероятно ценные сведения из будущего, а не рассказывала то, о чем с легкостью смог бы догадаться абсолютно каждый. Они накормили ее обедом, предложили выпить снотворного и лечь спать, надеясь, что она поживет у них какое-то время. Разумеется, они подумали о том, что стоило бы обратиться в клинику, возможно, положить ее в стационар или лечить амбулаторно, чтобы она стала принимать лекарства, но когда утром зашли к Бонни в комнату, оказалось, что она сбежала.

Они обыскали комнату Бонни, а затем, мучаясь от чувства вины, решили поскорее заглянуть ко мне. Ее мать сказала:

– Поймите, я не черствый человек. Но как она могла доказать правоту своих слов? Ведь это же просто невероятно. Может, нам стоило поведать ей какой-нибудь невероятный секрет, чтобы, когда Бонни снова будет проживать ту же самую неделю, она смогла бы пересказать его нам, тогда мы сразу бы поняли, что она говорит правду и в действительности уже прожила эту неделю в прошлом?

– А что, если та неделя не повторялась? – спросил отец Бонни, проматывая сообщения на своем телефоне. – Нам троим придется всем вместе вступить в будущее, в котором мы все будем связаны ужасной тайной, известной теперь Бонни. И все это будет впустую.

Я спросила:

– А почему нужно обязательно рассказывать большую и ужасную тайну?

– Еще страшнее было бы, – продолжала мать Бонни, – если бы она оказалась права и смогла это как-нибудь доказать. И постоянно доказывала бы нам, что она – наша дочь Бонни – обречена снова и снова проживать одну и ту же неделю. А мы были бы обречены проживать эту неделю вместе с ней и ничего не смогли бы поделать. Память стала бы нашим проклятием, забвение – спасением, или наоборот, а может, и то и другое.

– Ужасно жить с осознанием всего этого, – поддержал ее супруг.

– Мы не можем и не хотим ей верить, – сказали они.

Я проводила их до двери. Они оставили свой номер телефона и попросили позвонить, если я что-нибудь узнаю. Они также сказали, что я могу оставаться в квартире столько, сколько захочу. Я открыла рот, чтобы поблагодарить их, но тут отец Бонни сказал:

– Ах да, вам же теперь придется платить арендную плату в отсутствие Бонни… – и тут он назвал такую сумму, которую было бы уместнее написать на листке бумаги и тихонько положить его на стол. Но нет. Он произнес эту сумму вслух.

Я стояла, вытянувшись в струнку, так что мой череп, казалось, в любую минуту мог отделиться от позвоночника, и улыбалась, как медалист на пьедестале.

– Разумеется. Спасибо вам. – Я до сих пор прикрывалась плащом Бонни, как будто это было маленькое платье без бретелек на бумажной кукле, только в отличие от бумажной куклы, у меня была еще и тыльная часть. В среде, к которой принадлежали родители Бонни, можно признаваться в том, что ты далек от совершенства, но никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя смущаться. Когда я показывала им, где находятся наши спальни, я пятилась назад, двигаясь легко и плавно, как стюардесса.

Как только они отошли на достаточное расстояние, я захлопнула дверь и тяжело рухнула в кресло. Плата за квартиру, которая, кстати, принадлежала им, была просто немыслимой. И разумеется, пойти мне больше было некуда. Как насчет того, чтобы уменьшиться в размерах и стать крошечной, как фасолинка? Вот было бы здорово – стать такой же маленькой, сухой и твердой, скатиться с ложки или вилки, так, чтобы о тебе забыли на год или, может, на два. Но даже в качестве фасолины у меня было будущее. Я все еще могла вернуться к жизни или подобию жизни, когда пройдет достаточно времени и не останется уже больше того дерьма, с которым мне придется разбираться. Может, через девять или десять лет.

Бахрома на кушетке внизу зашевелилась. Бонни высунула из-под кушетки голову, а затем и сама выползла оттуда. Я обрадовалась, что первой появилась именно ее голова, а не рука или нога, и мне не пришлось кричать от ужаса.

Она взобралась на кушетку и откашлялась.

– А тебе не откажешь в изобретательности, малышка.

– Тебе тоже, – сказала я виноватым голосом, вспоминая тот дурацкий разговор в баре.

– Я поступила неразумно, – сказала она. – Я должна была понять, что не стоило приходить к родителям. Это было пустой тратой времени. – Она рассмеялась. – Если такое вообще возможно. Они пытались сделать мой последний день невероятно скучным. Пришлось потихоньку улизнуть из их дома ночью. Я пришла сюда и легла спать под кушетку, потому что мне казалось, что здесь я буду в безопасности. И я оказалась права.

– Обычно я так не вру.

Она пожала плечами.

– Ври сколько угодно. Ври по-крупному. Знаешь, все это не имеет значения.

Это был самый странный разговор, какой у нас только был с Бонни.

– Они меня напугали. Твои родители – та еще штучка. То есть надо было бы сказать "штучки"? Но нет. Они вдвоем – это одна штучка. – И странной в этот момент была не только Бонни. Я не отставала от нее.

– Не волнуйся, – сказала она. – Тебе не придется платить за квартиру.

– Ты не сказала им, что находишься здесь?

– Нет. Скоро же опять начнется прошлая среда. – Она снова пожала плечами, но сделала это намного позже того, как закончила говорить, и было неясно, к чему относился этот жест. Пыль поднялась в воздух, а затем опустилась на Бонни, и она стала выглядеть как древняя, сильно поврежденная статуя молодой женщины, как будто она вообще была не из этой эпохи, и, несмотря на мягкий овал ее лица, круглые щеки и тонкие, едва заметные морщинки на лбу и под глазами, она знала, что ей предстояло бесконечно долго проживать один и тот же отрезок времени, и немыслимое количество раз все будет одним и тем же.