Хоть скажут люди — старческая блажь,
Влюбленному не нужен тут кураж;
Любовь кто ни захочет обрести,
Тот у Венеры должен быть в чести.
Стихи были такие вымученные, что Кэтрин даже не совсем поняла, что имел в виду король. Похоже, он пытался сказать, что проявит трусость, если откажется добиваться ее. Генрих умолял, чтобы она пришла повидаться с ним под предлогом визита к брату.
Кэтрин безо всякой охоты поехала. Паж забрал ее из покоев Уилла и повел извилистым путем через дворец. Наконец они оказались у потайной лестницы. По ступеням Кэтрин поднималась в легком волнении, после чего ее ввели в небольшой, отделанный дорогими панелями и увешанный старинными гобеленами зал. Король сидел в бархатном кресле у потрескивавшего в очаге огня. В комнате было жарко.
— Вы простите меня, если я не буду вставать, — сказал его величество, когда Кэтрин поднялась из реверанса. — Я все еще немного не в форме. Проходите, посидите со мной. — Он указал ей на кресло поменьше, стоявшее напротив.
— Нога вашей милости стала лучше? — спросила Кэтрин.
— Немного, — ответил король. Она заметила отделанную серебром палку для ходьбы, стоявшую у стены рядом с креслом. — Но, леди Латимер, я сам не свой. — Король взял со стола книгу. — Я хотел прочесть вам кое-что отсюда — это о безбрачии священников, — но плохо вижу. Слова расплываются. — Он потянулся за лупой и уставился в текст.
— Вашей милости нужны очки. Это стекла для чтения, вставленные в оправу, которая надевается на нос.
— Вы думаете, они помогут?
— Конечно, сир. У моего дяди есть очки.
— Тогда я закажу себе.
— Хотите, я прочту для вас отрывок? — предложила Кэтрин, и король кивнул.
Около часа они беседовали о целибате и других теологических вопросах. Потом король пристально взглянул на Кэтрин:
— Вы мне очень нравитесь, леди Латимер. Я безмерно наслаждаюсь вашим обществом и хотел бы стать для вас больше чем другом.
Кэтрин была обескуражена. Король произнес это неожиданно, ни с того ни с сего.
— С-сир, — запинаясь, проговорила она, — вы оказываете мне слишком большую честь. Боюсь, я не знаю, что вам ответить. Не прошло еще и месяца со дня смерти милорда, и я до сих пор в трауре. Я пока не думала о своем будущем. Можем мы поговорить об этом в другое время?
— Время — это как раз то, чем я не располагаю, — тяжело вздохнув, ответил король. — Я нездоров. Но если бы вы дали основания надеяться, что в один прекрасный день позволите мне стать вашим слугой, я уверен, что буду чувствовать себя намного лучше.
— Смею сказать, что со временем буду в состоянии думать о таких вещах. — Кэтрин улыбнулась, надеясь, что король не уловил в ее ответе нежелания «думать о таких вещах». — А пока буду лелеять в душе дружбу вашей милости.
— Что ж, придется довольствоваться этим. — Он печально улыбнулся ей.
Кэтрин удивилась, получив запоздалое письмо с соболезнованиями от своей невестки Энн. Они никогда не были близки, но Энн, казалось, искренне печалилась за нее. Однако по мере чтения выяснилось, что у этой особы имелся и другой, тайный мотив отправить свое послание.
Я знаю, у Вас нет оснований хорошо думать обо мне, но надеюсь, Вы понимаете, что значит — любить кого-то так сильно, что жизнь в бедности становится неизмеримо предпочтительнее разлуки с любимым. Мы счастливы вместе, и наш ребенок здоров и весел. Я никогда не предъявлю никаких претензий Уильяму, и оба мы, я уверена, желаем оставить прошлое позади, но есть одна леди, которая из ненависти строит против меня козни. Не верьте тому, что услышите обо мне. Прощайте.
Письмо как будто писала не та Энн, которую Кэтрин знала, и она снова удивилась, почему эта девушка была так холодна к Уиллу. Произошла ли между ними какая-то размолвка? Стоило ли ей винить брата в том, что их брак распался? Или этот Джон Люнгфилд вовсе не был подлым соблазнителем, каким представил его Уилл, а на самом деле предложил Энн настоящую любовь? Кэтрин хотелось бы получить ответы на эти вопросы, но пока не стоило копать слишком глубоко. Сейчас лучше было не ворошить прошлое.
В середине марта Томас Сеймур явился в дом на Чартерхаус-сквер сильно рассерженный.
— Кто-то проболтался! — выпалил он, как только они с Кэтрин остались одни.
— О чем? — спросила она, шокированная тем, что Томас явился к ней без приглашения, несмотря на то что она настойчиво просила его воздержаться от визитов к ней.
— Король знает о нас!
— Не может быть! Он что-нибудь сказал?
— Нет, но меня отправляют с посольством в Брюссель. От меня избавляются! — Он стукнул кулаком по столу.
— О нет! — вскрикнула Кэтрин. — Когда вы уезжаете?
— В мае.
— Томас, — сказала она, немного успокаиваясь и пытаясь мыслить разумно, — если бы король считал вас соперником и хотел устранить, то отправил бы с глаз долой немедленно! — (Тот смотрел на нее, тяжело дыша.) — О наших планах известно только моему брату, но он никогда не выдал бы нас.
— Нет? Он хочет, чтобы вы вышли за короля. У него есть веские причины желать моего удаления от двора.
— Он не зашел бы так далеко. Я его знаю. Томас, будьте разумны. Вы провели в Англии два месяца. Вас неизбежно рано или поздно отправили бы в новое посольство. Вы придаете этому слишком большое значение. Король не дал мне и намека на какие-то подозрения.
— Он и не даст. Будет вести хитрую игру. Но, может, вы правы. Мне невыносима мысль о разлуке с вами. Если я уеду, поле останется за ним.
— Вы забываете, что слово тут за мной! — упрекнула его Кэтрин.
Томас поспешил крепко обнять ее и жадно поцеловал. Ощущение было волшебное, и она растаяла в его объятиях. На этот раз ей было невыносимо горько, ведь вскоре они расстанутся на неопределенное время, и Кэтрин не знала, как переживет это.
На следующий день на обед пришел Уилл, и был он в каком-то странном настроении, когда объявил:
— Меня вводят в Тайный совет.
Кэтрин обняла брата, говоря:
— Это заслуженная честь! Я горжусь тобой. Дороти, должно быть, рада.
— Она довольна, — ответил он, хотя сам вовсе не выглядел таким ликующим, каким мог бы быть, и прошел вслед за Кэтрин в зал, где стол был накрыт на двоих, так как Маргарет гостила у подруги.
Угощаясь очень нежной ягнятиной, они обсудили новые обязанности Уилла и насколько он достоин оказанного королем доверия. Среди множества людей, добивавшихся преференций, он сумел выделиться и получить свое.
Когда подали десерт, Кэтрин прямо спросила брата, говорил ли он королю о них с Томасом, но тот все отрицал.
— Что бы я ни думал по поводу твоего с ним брака, я не предам твоего доверия ко мне, — заверил ее Уилл, отрезая себе кусок смородинового пирога.