— Она говорит, что у нее с вами какая-то договоренность, — прорычал Уилл.
Томас швырнул на стол колоду карт, которую держал в руке:
— Именно так, хотя мы не станем обсуждать это в подробностях, пока лорда Латимера не призовут к ответу.
— Вы, конечно, не встанете на пути ее брака с королем, — вспыхнул Уилл.
Сеймур пожал плечами:
— Если она скажет, что хочет этого, я перестану докучать ей своим вниманием. Вдова вольна сама делать выбор. А миледи ясно дала понять, каков ее выбор, так что, полагаю, вы отнесетесь к нему с уважением.
Уилл готов был взорваться.
— Речь идет не об одних только желаниях Кэтрин. Это повлияет на всю нашу семью.
— Значит, я должна стать ступенькой лестницы на твоем пути к преференциям? — спросила Кэтрин. — Ты и без меня прекрасно справляешься. Уже добрался до личных покоев; ухо короля в твоем распоряжении. Ты на пути к получению графства. Чего тебе еще? А что касается остальных членов нашей семьи, они, кажется, довольны своей участью.
— Дядя Уильям считает, тебе следует выйти за короля.
— Еще бы он думал иначе, но меня это касается ближе всего. Я буду сама решать, как жить дальше, и свяжу свою судьбу с сэром Томасом. — Кэтрин протянула к нему руку, и тот крепко взялся за нее. — А теперь мне действительно пора идти. Я нужна Джону.
— Я провожу вас до лодки, — предложил Томас, не отпуская ее руку.
— Прощай, братец, — сказала Кэтрин. — Надеюсь, при нашей следующей встрече ты будешь больше склонен проявить понимание. А вы, Томас, знайте: я никогда не отступлюсь от своих чувств к вам.
По дороге к Чартерхаус-сквер, Кэтрин углубилась в мысли о том, что сказал ей сэр Томас, когда они торопливо шли через освещенный факелами сад. Он намерен жениться на ней. Он любит ее. Сердце Кэтрин пело. Тут она увидела, что дверь дома открыта, а на крыльце стоит управляющий с фонарем в руках.
— Миледи! — окликнул ее он. — Слава Богу, вы приехали! Милорду совсем плохо. Я взял на себя смелость позвать священника из церкви Святой Анны.
Кэтрин взлетела вверх по лестнице. Священник был там, стоял на коленях у постели умирающего и молился. Она посмотрела на Джона. Тот кособоко сидел, опираясь спиной на подушку, веки сомкнуты, рот приоткрыт. В последнее время он всегда спал в таком положении. Как обычно, Кэтрин пригляделась, дышит ли он, и увидела, что его плечи слегка приподнялись и опали. Потом Джон затих и больше не шевелился. Всю жизнь она будет думать, что он ждал ее.
Следующие дни прошли как в тумане. Кэтрин утешала Маргарет и слуг. Теперь у нее была свобода, но это мало значило в сравнении с тяжестью вины, легшей на совесть из-за того, что она так беспечно поощряла Томаса и строила планы относительно своего вдовства.
Джон хотел быть похороненным в любимом Йоркшире, но перевозка туда тела стоила слишком дорого. Джек решил, что отца следует похоронить в соборе Святого Павла, где тот часто посещал мессы, к тому же это место вполне соответствовало статусу покойного. Похороны, состоявшиеся холодным днем в начале марта, прошли будто во сне.
После них, второй раз в жизни надев вдовий траур, а вместо обычного головного убора — вимпл, похожий на монашеский плат с подбородником, Кэтрин сидела в гостиной вместе с Джеком и Маргарет, а поверенный Джона читал завещание. Все отходило Джеку, новому лорду Латимеру, которому уже двадцать три — вполне взрослый мужчина. Кэтрин должна была опекать восемнадцатилетнюю Маргарет, получая доходы от Стоу и других владений рядом с Йорком, пока девушке не исполнится двадцать один год.
Джон завещал Кэтрин свой лучший серебряный набор для умывания — таз и кувшин, две прекрасные серебряные бутыли и Новый Завет, который она всегда будет беречь. Кэтрин осталась достаточно обеспеченной — с собственными имениями и хорошим доходом. Она радовалась, что так много принесет в их с Томасом брак. Но в тот момент не могла углубляться в эти мысли. Ей было достаточно знать, что любимый ждет ее.
Джек удивил Кэтрин.
— Я переезжаю в Снейп, — сказал он ей. — Для отца это место утратило привлекательность из-за произошедших там событий, но мы, Невиллы, родом с Севера. Буду очень рад, если вы решите остаться здесь.
Доброта и внимательность были для Джека совсем не характерны, и этот поступок свидетельствовал, что глубоко в душе он уважал Кэтрин и, вероятно, испытывал благодарность к ней за то, что она была ему хорошей мачехой, несмотря на все доставляемые им проблемы.
Она осталась. Могла бы уехать в одно из своих поместий, но хотела быть в Лондоне, рядом с двором, чтобы видеться с Томасом, когда пройдет приличествующий овдовевшей женщине срок.
Уилл кончил тем, что проводил в доме на Чартерхаус-сквер больше времени, чем при дворе. После смерти Джона он поспешил выразить сестре соболезнования, и их ссора была забыта.
Нуждаясь в компании, поскольку тосковала по Джону больше, чем предчувствовала, Кэтрин стала устраивать небольшие встречи в своем доме, подавала вкусную еду и приглашала единомышленников; с большинством этих людей ее познакомил Уилл. Среди них был Майлс Ковердейл, помогавший переводить Библию на английский. И Хью Латимер, радикально настроенный духовник герцогини Саффолк, тоже стал желанным гостем на этих собраниях. Латимер занимал пост епископа Вустера, но претерпел краткое заключение в Тауэре за оппозицию реформам короля, которые считал недостаточно прогрессивными, и был вынужден оставить епископство. Сын разбогатевшего фермера, образованный человек, по убеждениям склонявшийся к лютеранству, как подозревала Кэтрин, Латимер с удовольствием проповедовал перед ее гостями.
Никто не признавал себя протестантом. Все сознавали, насколько это опасно. Суть речей сводилась исключительно к реформам; даже король не мог бы поспорить с этим.
После кончины Джона прошло три недели, когда к Кэтрин заглянул сэр Томас Сеймур. Он смахнул с головы берет с пером и поклонился.
— Я пришел выразить вам соболезнования, миледи, — заявил он, появившись в гостиной. Только закрылась дверь за управляющим, гость бросился к хозяйке и взял ее за руки. — Как вы, Кэтрин? — Впервые Томас назвал ее по имени.
Нужно было отослать его. Оба они знали, что это не просто визит вежливости. Но она чувствовала себя такой одинокой, ей было тягостно это заточение в доме скорби.
— Мне гораздо лучше, когда я вижу вас, — сказала Кэтрин.
— И вы свободны, — подхватил Томас, глядя на нее с неприкрытым вожделением. — Теперь вы сами можете делать выбор.
— Я уже сделала его, — ответила она, и он обнял ее.
От короля пришло письмо с соболезнованиями, очень вежливое и благочестивое, за исключением последней строки: «Писано рукой того, кто стал бы для Вас утешением». Кэтрин не сомневалась в истинном значении этих слов.
Через неделю за этим посланием последовало другое, в котором король сообщал ей, что у него болели ноги и он не выходил из своих покоев, но теперь ему лучше. Генрих добавил несколько поэтических строк, сочиненных для нее. Это было одно из худших произведений, которые ей доводилось читать.