— Алое! — отозвалась Елизавета. В свои тринадцать она любила дорогие платья не меньше, чем Мария и Екатерина.
— Тогда я выбираю это. Мой любимый цвет. А туфли к нему подойдут вот эти. — Она взяла в руки башмачки из алого бархата с отделкой из бриллиантов, потом с любовью посмотрела на своих падчериц, как всегда, вспоминая ту, которой теперь нет. — Вы выглядите превосходно. — Королева тепло поцеловала обеих. — Сегодня вы будете главными украшениями двора.
Уилл отбыл в Гринвич, чтобы встретить и проводить в Хаунслоу адмирала. Там от имени короля его поприветствует принц Эдуард. Екатерина видела, как тот верхом покидает Хэмптон-Корт во главе свиты из восьмидесяти одетых в золотую парчу джентльменов и восьмидесяти йоменов стражи. Мальчик затмевал блеском их всех. Он гордо сидел на коне, уперев руку в бедро. От него уже веяло королевской властностью.
В течение следующих десяти дней Екатерина находилась под впечатлением от уверенности в себе, какую демонстрировал юный принц: он ничуть не смущался, замещая отца, который, к своему немалому огорчению, не мог встать с кресла. Эдуард был безупречен, когда возглавлял приемы и банкеты, произносил речи на правильной латыни и виртуозно исполнял мелодии на лютне для посла и его свиты. Екатерина видела, что французского адмирала все это поразило до глубины души.
Хотя Генрих был не в состоянии участвовать во многих развлечениях и охотничьих выездах, он не жалел на них денег. В дворцовых садах были разбиты шатры, покрытые золотой парчой и бархатом; в них остановились члены свиты адмирала. Там же выстроили два временных банкетных дома, стены которых завесили прекрасными гобеленами. Впечатляющая выставка усыпанной самоцветами золотой посуды красовалась в буфетах. Генрих и Екатерина каждый день обедали с адмиралом, обращаясь с ним так изысканно вежливо, словно он был самим королем Франции. Анна Клевская присутствовала на этих обедах и оживленно болтала с леди Марией, однако Екатерина заметила, что ее падчерица выглядит несчастной. Разумеется, ей не по душе был этот новый союз с Францией. Ее сердце принадлежало Испании.
По вечерам, надев новые, подаренные Генрихом украшения, Екатерина вместе с гостями сидела на помосте в приемном зале и смотрела пышные представления масок, каких двор не видел уже много лет. Все восхищались зрелищем. Старый король Гарри еще мог блеснуть великолепием. Екатерина радовалась, видя супруга довольным, хотя и знала, что его огорчает неспособность принимать участие в развлечениях, как раньше, когда он был моложе и лучше себя чувствовал. Отъезд нагруженного подарками адмирала вызвал у нее легкую грусть.
Эдуард отправился в Хансдон, а они с Генрихом — в традиционный летний тур по стране. Король был слишком слаб, чтобы ехать на Север, как планировал, поэтому они, не удаляясь от Лондона, сперва посетили Отлендс в Суррее. Нога Генриха стала лучше, и по его настоянию была организована охота, правда на коня ему пришлось влезать с высокой площадки, а добычу он снова подстрелил со специально устроенного в парке помоста. К моменту, когда они добрались до Чертси, король уже достаточно окреп, чтобы ездить вместе с охотниками, стрелять дротиками и бросать копья. Три дня с восхода до заката он проводил на воздухе. Екатерина сопровождала его по утрам. Днем же на солнце было слишком жарко: раздеться до сорочки, как Генрих, она не могла, а потому занималась испанским языком, сидя за столом у открытого окна. Приятно было находиться вдали от напряженной обстановки двора.
Обуявший Генриха прилив энергии вскоре иссяк. К моменту отъезда в Гилфорд нога у него снова разболелась, и он отдал распоряжение возвращаться в Виндзор. Там король слег в постель, а всем придворным было объявлено, что он простудился. Но Екатерина знала, в чем дело. Состояние Генриха быстро ухудшалось, и он находился в большой опасности.
— Мадам, мне очень жаль, но мы оставили все надежды на выздоровление, — мрачно сообщил ей доктор Чеймберс.
Сердце Екатерины упало. Три года назад она печалилась бы за Генриха, но радовалась, что скоро сможет выйти замуж за Тома. Однако они с мужем стали очень близки, и теперь королева понимала, что брак их сложился весьма удачно. Она будет тосковать по нему, когда он умрет. Мир без него ей было не представить. Больше тридцати семи лет он восседал на троне как колосс и правил Англией.
Екатерина удивилась не меньше докторов, когда Генрих вдруг пошел на поправку. В октябре он снова был на коне, охотился с собаками и соколами, занимался государственными делами. И вновь это не продлилось долго. Когда они переехали в Уайтхолл, король заперся в личных покоях и редко показывался из своего кабинета. Виделся он только с королевой и главными тайными советниками. В хорошую погоду Екатерине удавалось выводить короля на прогулку по его личному саду, но он так страдал от болей, что часто бывал капризен и упрям. Не раз Генрих при ней накидывался на своих джентльменов и слуг, иногда даже бросал резкие слова ей самой. Это напоминало хождение на цыпочках вокруг спящего дракона.
Всем было строжайше запрещено говорить о состоянии здоровья короля.
— Я не хочу, чтобы хоть кто-нибудь решил, будто я теряю контроль над делами, — сказал он Екатерине однажды, когда особенно мучился, нигде и ни в чем не находя покоя и облегчения от боли.
Она посмотрела на утомленное лицо мужа, иссеченное оставленными болью морщинами, и подумала: сколько еще он протянет? Ни сама Екатерина и никто другой не смел упоминать о возможной кончине короля. Изменой считалось даже представлять себе гибель соверена, не то что говорить о ней, да Генрих и сам не любил разговоров о смерти — он боялся ее.
Прошло несколько дней; боли ослабли, но король все еще был лишен возможности свободно передвигаться. Он едва держался на ногах, а о том, чтобы преодолеть ступеньки лестницы, не могло быть и речи. Однако настроение его улучшилось, и он был решительно настроен воспрянуть и явить себя миру.
— Я все-таки король! — заявил Генрих. — Подданные должны видеть меня.
Он приказал сделать два переносных кресла и сам нарисовал эскизы: кресла были мягкие, обтянутые бархатом и шелком, с приделанными к ним шестами, с помощью которых их перемещали по дворцу. Екатерина в тревоге следила, как четверо крепких стражников с трудом тащили свою тяжкую ношу. При каждом взгляде на Генриха она с беспокойством думала: как же он растолстел. Никогда ей не приходилось видеть такого огромного человека. Грустно было сравнивать его теперешнего с висевшими на стенах дворца портретами, где он был запечатлен молодым, — постоянными напоминаниями об ушедшей юности и утраченной жизненной силе. Если бы король мог сбросить хоть немного веса, тогда и былая бодрость отчасти вернулась бы к нему, и здоровье поправилось.
Дядя Уильям уехал в свое поместье, но с братом Екатерина виделась каждый день.
— Кейт, ты понимаешь, что король не протянет долго, — тихонько сказал он ей, когда они остались одни в саду.
— Я знаю и готова к этому, — печально отозвалась она.
— Стервятники вот-вот слетятся, — продолжил Уилл. — Каждая партия стремится взять под контроль принца, опасается козней другой, и все заботятся только о своих интересах. Разумеется, реформисты рассчитывают на успех. Они сейчас намного более сильная фракция. Гардинер немало навредил консерваторам, когда, стремясь очистить двор от ереси, выдвинул обвинения против Благге.