Неделю Екатерина промаялась в тревоге. Однажды в собиравшейся у нее компании снова появился Суррей — он сидел как на иголках, пока играли Бассано. Этот человек — безусловно яркий, но неугомонный — раздражал Екатерину. Граф часто попадал в неприятные ситуации из-за своего бахвальства и скандального поведения. «Норфолк, должно быть, отчаялся в нем», — думала она. Хоть Суррей и нравился Уиллу, а сама Екатерина была дружна с его сестрой, она чувствовала, что на него нельзя полагаться.
Когда музыка смолкла и завязался общий разговор, граф заявил:
— Мой драгоценный батюшка хочет, чтобы мы породнились с Сеймурами, и выбрал присутствующую здесь Мэри в качестве жертвенного агнца, которого поднесут этому головорезу сэру Томасу.
— Замолчите, братец! — резко бросила ему герцогиня.
Он не обратил на нее внимания.
— Мне это не по нутру. Сеймуры, может, и дядья принцу, но они из новых людей и не годятся в супруги Говардам.
— Довольно, милорд! — с укором произнесла Екатерина, злясь, что Суррей исподволь марает грязью родных принца и пренебрежительно отзывается о Томе.
— Покорнейше прощу прощения у вашей милости, — с преувеличенной любезностью изрек Суррей. — Я только хотел сообщить всем, что сегодня видел короля и заявил ему, что никогда не соглашусь на этот брак, так как мне известно отношение к нему моей сестры — она не желает больше выходить замуж, никогда. И его величество ответил, что не поддержит этот союз.
— Отец рассердится, — сказала Мэри.
— Ничего, переживет.
Екатерина тут же попросила музыкантов продолжить выступление. Теперь у нее, по крайней мере, стало на один предмет для беспокойства меньше.
Анну Аскью перевели в Тауэр. Уилл шепнул на ухо Екатерине эту новость, когда они вместе следили за игрой в теннис.
— Уйдем отсюда?
Сердце у нее глухо стучало, пока она шла к расположенному между теннисной площадкой и пустыми апартаментами принца саду. Наконец они уселись на каменную скамью.
— Почему ее отправили туда? — спросила Екатерина.
— Гардинер послал к ней доктора Шэкстона, чтобы тот заставил ее отречься.
Екатерина кое-что знала о Шэкстоне. Он был епископом Солсберийским, но ушел в отставку, так как реформы короля казались ему недостаточно радикальными; позже его подвергали аресту за ересь, но он отрекся от своих убеждений, почему его, вероятно, и выбрали для исполнения этой не слишком почетной миссии.
— Когда Шэкстон призвал Анну отказаться от своих убеждений, та ответила, что ему было бы лучше не рождаться вовсе на свет Божий. В Тауэр ее отправил мастер Рич.
Плохо дело. Рича Екатерина знала только в лицо и знакомиться с ним ближе не имела ни малейшего желания. Вверх по политической лестнице он поднимался с боями, уничтожив попутно Томаса Мора и Томаса Кромвеля. Казалось, этот человек ни перед чем не остановится.
— Ее дело передали королю, — продолжал Уилл.
Екатерина понимала, что Генрих едва ли проявит снисхождение. Еретичка, отрекшаяся и вернувшаяся к своим прежним взглядам, не заслуживала второго шанса на исправление.
Вечером Уилл вернулся повидаться с Екатериной наедине.
— Король дал согласие на допрос Анны Аскью. Этим займется Ризли.
Екатерине пришлось бороться с обуявшей ее паникой. Теперь уже не было сомнений, что всем им грозит опасность. Иначе почему сам лорд-канцлер взялся разбирать дело Анны Аскью? Эта женщина — мелкая сошка, причем явно не в ладах с головой. Что значила душа еще одной оступившейся еретички для таких, как Ризли? Нет, целью затеянного процесса была она, Екатерина.
«Нужно мыслить разумно», — пыталась убедить себя королева, против нее у них ничего нет и быть не может. С Анной Аскью она встречалась много лет назад и отослала ее от себя с предостережением; никогда не придавала значения тому, что говорят об этой женщине ее дамы. Однако имелось такое понятие, как «вина в соучастии». Ее все равно могли впутать в это дело. Но ведь Генриху прекрасно известно: она никогда не имела ничего общего с Анной Аскью.
Екатерина цеплялась за эту надежду, занимаясь своими повседневными делами. Она надевала на лицо улыбку, через силу ела, с трудом засыпала. Прошло два дня. Екатерина дошла до предела; казалось, дольше терпеть это нервное напряжение невозможно. И тут прибыли ее брат и дядя Уильям; они попросили о приватной беседе. По их серьезным лицам Екатерина поняла: ее ждут дурные вести.
— Случившееся сегодня заставляет меня стыдиться того, что я англичанин, — начал дядя Уильям, когда они уселись в кабинете Екатерины.
— А что, что случилось? — нетерпеливо спросила она.
— Лорд-канцлер лично пытал Анну Аскью, — с каменным лицом ответил ей Уилл. — Рич помогал ему.
— Ее пытали?! — Екатерину затрясло от возмущения. — Но еретиков обычно не подвергают пыткам, верно?
— Подвергают, если не могут получить от них сведения иным способом.
— Кейт, теперь мы убеждены, что они хотят заставить ее очернить вас или тех, кто близок к вам, — сказал дядя Уильям, беря онемевшую от ужаса племянницу за руку.
— Я все время этого боялась, — пролепетала та. — Они опасаются моего влияния и хотят его нейтрализовать. Но разве можно поверить, что они зайдут так далеко? Скажите, она заговорила?
— Нет. Это очень стойкая женщина. Ей пришлось вынести ужасные страдания. — Уилл поморщился.
У Екатерины на глазах выступили слезы. Она знала, что такое дыба, и с трудом могла представить, какие муки испытывает человек, которого, привязав за руки и ноги, медленно растягивают, вырывая конечности из суставов.
— Бедняжка. Это ужасно, ужасно. Я буду молиться за нее. — Екатерина помолчала, ломая руки. — Вы уверены, что она не упомянула ни меня, ни моих дам?
— Не упомянула. Ризли с особым удовольствием передал мне, что они спрашивали ее, давал ли ей деньги кто-нибудь из камеристок королевы. Она ответила, что да, некоторые давали, но она не знает их имен. На вопрос «Известно ли ей что-нибудь об убеждениях придворных дам?» она ответила «нет». Передавая мне это, Ризли ухмылялся, будто намекал, мол, он-то не сомневается, что все это ложь. По его словам, тогда они и решили вздеть ее на дыбу.
Тут вмешался дядя Уильям:
— Она ничего не сказала. Когда лейтенант Тауэра решил, что ее силы на исходе, он подошел отвязать несчастную. Но Ризли злился, что она никого не выдала, и велел снова привязать ее к дыбе. Лейтенант отказался, потому как, по его мнению, женщина так ослабела, что могла умереть.
— Вот молодец! — Екатерина зааплодировала.
Ничего подобного не случится, когда Англией будет править она.
— Ризли пригрозил, что доложит королю о его неповиновении приказу, — продолжил Уилл. — Тогда они с Ричем сняли накидки и принялись крутить валики сами. Несчастная терпела ужасные мучения, ей почти переломали суставы, но палачи не прекращали пытку и довели ее едва ли не до смерти. Тогда они положили бедняжку на голый пол и возобновили допрос.