«Русская верность, честь и отвага» Джона Элфинстона: Повествование о службе Екатерине II и об Архипелагской экспедиции Российского флота - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Лейкин, Елена Смилянская cтр.№ 110

К моменту, когда они поравнялись с батареей, размещавшейся при входе в залив, командор Грейг с его кораблями расположился напротив неприятеля, и они начали очень живую пальбу; весь дым потянуло на неприятеля.

Примерно через 20 минут после того, как наши корабли начали стрелять, мы увидели, как грот-брамсель одного из стоящих дальше всех с наветренной стороны неприятельских кораблей охватило пламя. Поначалу вспышка не казалось больше, чем звезда на небе, но сухость погоды и их парусов, сшитых из хлопка, вскоре позволили огню перекинуться на стоячий и лежачий такелаж. Менее чем через 15 минут очаги пламени соединились так, что пожар уже невозможно было погасить.

В это же время один из малых брандеров был зажжен или его охватило пламя. Мы позднее обнаружили: это не был брандер, который отправился от корабля лорда верховного адмирала, а тот малый брандер, который был моим и на который я поместил князя Гагарина ⁵⁸⁵, мичмана, рекомендованного мне капитаном Роксбургом, чтобы представить его к повышению [Зачеркнуто: *Лейтенант Макензи был у меня самым молодым лейтенантом после формирования корабля и хотел с самого начала этого*], но бедный князь [зачеркнуто: принял внутрь столько ликера], принял такую большую дозу для храбрости (a large dose of Dutch courage), что он покинул свой корабль при появлении первой опасности, и мы видели его брандер среди скал с подветренной стороны на следующее утро ⁵⁸⁶.

Около половины первого ночи первый корабль, который загорелся, взорвался и огонь перекинулся на несколько других. Наши корабли прекратили обстрел, который более стал не нужен – поражение неприятеля стало неизбежным.

Чтобы описать столь огромное пожарище, требуется перо самое искусное. Неприятель находился совсем близко от берега, и от каждого взрыва миллионы искр рассыпались по холмам, зажигая ароматические кустарники и деревья, и до того, как они гасли, все озаряли новые взрывы.

При этом неприятельские суда не оставались неподвижны среди этого ужаса и замешательства, поскольку, когда загорались их канаты, они меняли свое положение и, по большей части сцепляясь один с другим, палили как сигнальные пушки на погребении восьми или девяти тысяч членов своих команд, которые, как говорят, положили тогда свои жизни. О числе погибших я узнал от депутации, присланной ко мне от разных факторий Смирны, и [они сообщили], что только три тысячи из двенадцати спаслись. До того как занялся день, 11 главных кораблей взорвались, остальные позднее. Было подсчитано, что неприятель потерял около 100 судов, включая купеческие и лежавшие на берегу.

Список их кораблей

Шесть – 74–90-пушечных

Девять – 50–64-пушечных

помимо 22 шебек, 4 галер и галиота.

Корабль Зефер-бея, как мы увидели, когда его корпус оголился, был построен на 102 пушки помимо пушек на баке. Он значительно превосходил по размерам все корабли, что я когда-либо видел, так что, когда корабль адмирала Спиридова оказался борт о борт с неприятельским, то рядом с турецким 74-пушечным кораблем он казался 40-пушечным. Их пушки были установлены на 8 или 10 футов над водой, и их дула были такими широкими, что люди выбегали на внешнюю сторону и заряжали пушки нижнего дека, которые мы видели в Наполи.

Как только все неприятельские суда были охвачены огнем, я вступил на борт графского судна и поздравил его, получив в ответ от него и от его брата все возможные знаки почтения.

В 6 часов утра шлюпки вытянули из бухты единственный уцелевший корабль, который был худшим и самым малым, имел 60 пушек и именовался «Родос», а также три полугалеры и несколько корабельных ботов ⁵⁸⁷.

Греки и албанцы, служившие во флоте, вскоре разграбили город и предприняли попытку сжечь его и цитадель, но безуспешно – все здания были каменными. Турки установили на свою батарею 28 пушек ⁵⁸⁸, которые были взяты на наш флот, одна из пушек была замечательной длины. Как посчитали, не менее 1200 медных артиллерийских орудий пошли на дно Чесменской бухты.

Воскресенье [27 июня/]8 июля. Отмечается годовщина Полтавской битвы, и два следующих дня отмечались как праздничные: день Восшествия на престол Ее императорского величества, и третий день – именины Великого князя. В воскресенье был назначен благодарственный молебен в честь свершившейся необыкновенной победы. Князь Долгоруков, который был шурином командора Барша ⁵⁸⁹, обратился ко мне с просьбой, если возможно, восстановить командора в чине. Руководствуясь мотивами гуманности и не желая, чтобы хоть кто-то на флоте оставался в страданиях или бесчестии, я послал за его капитаном Поливановым и попросил его ответить по чести, не усмотрел ли он какой-нибудь знак трусости господина Барша во время последней атаки на врага, так как я должен был быть готов простить любую ошибку, проистекавшую от недостатка знаний, [зачеркнуто:] *невежественности*, или опыта в профессии. Капитан Поливанов уверил меня, что Барш вел себя очень хорошо и не выказал никакого страха. [Зачеркнуто:] *По сути, это было все равно что спросить своего брата, не вор ли он*

После такого рапорта я послал за Баршем и рассказал о том, как расспрашивал о нем, и что, как я и надеялся, вся его вина заключалась в незнании. Я простил его, должен был забыть, что произошло, и восстановить его в прежнем звании. Услышав это, он заплакал и благодарил меня со всей скромностью, говоря, что отныне будет считать меня своим самым лучшим другом, какого когда-либо имел, и что в будущем будет делать все, чтобы заслужить столь великую благосклонность ⁵⁹⁰. В действительности, это и мне доставило удовольствие, и я понял, что счастлив, получив возможность восстановить его в звании. Были отправлены приказы установить его брейд-вымпел, и я взял его на борт корабля верховного лорда-адмирала, где обедали все основные офицеры, и после благодарственных молитв за победу и за Ее императорское величество весь флот палил из пушек по команде, данной после обеда. Стреляли из каждого ствола на корабле, когда пили за здоровье Ее величества.