Эйнштейн вновь пролаял один раз.
Прислонившись к дверному косяку со скрещенными на груди руками, Нора проговорила:
— Похоже, он старается тебе показать, как ведут себя дети, чтобы мы знали, на что идем, если когда-нибудь решим их иметь.
Тревис бросился к собаке.
Эйнштейн сорвался со своего места и пулей вылетел из комнаты; Тревис, не удержавшись на ногах, свалился на кресло.
Нора рассмеялась.
— Очень забавно.
— Куда он мог удрать? — спросил Тревис.
Она показала на холл, ведущий в две спальни и ванную комнату.
Он нашел ретривера в большой спальне. Пес сидел на постели и смотрел на дверь.
— Ничего у тебя не выйдет, — проговорил Тревис. — Это для твоей же пользы, черт возьми, и тебе сделают эти прививки независимо от того, нравится это тебе или нет.
Эйнштейн поднял заднюю лапу и стал мочиться на постель.
Тревис ошеломленно спросил:
— Черт побери, что ты себе позволяешь?
Пес перестал мочиться, вышел из лужи, растекавшейся по стеганому покрывалу, и вызывающе посмотрел на Тревиса.
Тот слышал рассказы о домашних животных, которые таким вот образом выражали свое неудовольствие. В бытность его владельцем агентства по продаже недвижимости одна из служащих, уезжая на две недели в отпуск, оставила своего карликового колли в конуре. Когда она вернулась и выпустила собаку, та в отместку испортила ее любимое кресло и кровать.
Но Эйнштейн — незаурядная собака. Принимая во внимание замечательные умственные способности пса, его поведение свидетельствовало о более сильной ярости, чем если бы он был обычной собакой.
Тревис, рассердившись, двинулся вперед.
— Этого я тебе не прощу.
Эйнштейн стал сползать с кровати. Поняв, что он постарается выскользнуть из комнаты мимо него, Тревис отбежал назад и захлопнул дверь. Видя, что путь отрезан, пес круто переменил направление и рванулся в дальний конец спальни, где и остановился рядом с туалетным столиком.
— Больше никаких глупостей, — жестко проговорил Тревис, размахивая поводком.
Эйнштейн ретировался в угол.
Нагнувшись и раздвинув в стороны руки, чтобы тот не мог проскользнуть мимо него, Тревис в конце концов схватил ретривера и пристегнул поводок.
— Ха!
С поверженным видом Эйнштейн забился в угол, опустил голову и начал трястись.
Чувство триумфа в Тревисе мгновенно угасло. Эйнштейн от страха издавал тихие, почти неслышные жалобные завывания.
Гладя пса и стараясь его успокоить, Тревис сказал:
— Знаешь, это действительно необходимо для твоего же блага. Тебе ведь не нужны ни чумка, ни бешенство. И это совсем не больно, дружок. Клянусь тебе.
Ретривер продолжал глядеть в сторону, уговоры Тревиса на него не действовали.
Поглаживая Эйнштейна, Тревис чувствовал, как сильно он дрожит. Он внимательно смотрел на пса, размышляя обо всем этом, затем спросил:
— Они что, там, в лаборатории… кололи тебя иголками? Они делали тебе больно? Поэтому ты боишься прививок?
Эйнштейн только заскулил в ответ.
Тревис вытянул сопротивляющегося пса из угла, высвободив его хвост, чтобы тот мог отвечать на вопросы. Отпустив поводок, он обхватил голову Эйнштейна руками и заставил его посмотреть ему прямо в глаза.
— Они делали тебе больно иголками в этой лаборатории?
Да.
— И поэтому ты боишься ветеринара?
Не переставая дрожать, пес пролаял один раз. Нет.
— Тебе делали больно иголками, но ты их не боишься?
Нет.
— Тогда почему ты так себя ведешь?
Собака просто смотрела на него и издавала эти ужасные отчаянные звуки.
Нора приоткрыла дверь и заглянула в спальню.
— Тебе удалось надеть на него поводок, Тревис? — Затем она проговорила: — Фу! Что здесь у вас происходит?
Не выпуская из рук голову пса и глядя ему прямо в глаза, Тревис ответил:
— Он явно выразил свое неудовольствие.
— Явно, — согласилась она, подходя к кровати и сдергивая с нее испорченные покрывало, одеяло и простыни.
Стараясь разгадать причину такого поведения ретривера, Тревис спросил:
— Эйнштейн, если ты не боишься уколов, может, ты боишься ветеринара?
Пес пролаял один раз. Нет.
Тревис в отчаянии обдумывал следующий вопрос, пока Нора стаскивала с кровати матрац.
Ретривер продолжал дрожать.
Вдруг Тревиса осенило, почему пес так себя ведет и так боится. Он проклинал себя за собственную тупость.
— Черт, ну конечно! Ты боишься не ветеринара — а тех, кому ветеринар может о тебе сообщить?
Дрожь собаки несколько улеглась, и она вильнула хвостом. Да.
— Если люди из лаборатории охотятся за тобой — а мы знаем наверняка, что они упорно разыскивают тебя, потому что ты, вероятно, самый важный подопытный пес в истории человечества, — они должны были связаться со всеми ветеринарными лечебницами штата, да? Со всеми ветеринарами, со всеми живодерами… и со всеми агентствами по регистрации собак.
Пес вновь неистово замахал хвостом, и дрожь его начала стихать.
Нора обошла вокруг кровати и встала рядом с Тревисом.
— Но ведь золотистые ретриверы — одна из самых распространенных пород. Ветеринары и регистрирующие агентства постоянно имеют с ними дело. Если наш гениальный пес зароет свой талант в землю и разыграет из себя глупую собачонку…
— А это у него прекрасно получается.
— …Тогда они не узнают, что ищут именно его.
Нет, узнают, — настаивал Эйнштейн.
Тревис спросил у ретривера:
— Что ты имеешь в виду? Ты хочешь сказать, что они смогут каким-то образом тебя опознать?
Да.
— Как? — осведомилась Нора.
Тревис спросил:
— По какой-то отметине?
Да.
— Где-то под шерстью? — спросила Нора.
Пес пролаял один раз. Нет.
— Тогда где? — недоумевал Тревис.
Высвободившись из рук Тревиса, Эйнштейн так яростно замотал головой, что его длинные уши издали хлопающий звук.
— Возможно, на подушечках лап, — сказала Нора.
— Нет, — одновременно с лаем ретривера проговорил Тревис. — Когда я нашел его, его лапы от долгого трудного путешествия были сбиты в кровь, и мне пришлось обработать их борной кислотой. Я бы заметил отметину на лапе.