История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре | Джон Бартон | страница 137 | LoveRead.ec

Настоять на том, что те, кто неверно понимает жанр библейских книг, проявляют неуважение к Библии – это все равно что захватить высоту в религиозной войне. Но в начале Нового времени авторы еще до Спинозы применяли такие жанровые разграничения к апостолу Павлу, а то и к самому Иисусу, стремясь свести их учение от обязывающего закона к простым практическим наставлениям, как то делал Спиноза. Он стал знамением свершившейся перемены: книги, которые прежде воспринимались как части единообразного «Священного Писания», теперь стали пониматься (как и у самых ранних христиан) как собрания книг самого разного рода. В попытке найти параллели, и то лишь частичные, нам придется вернуться в прошлое на много веков, к Антиохийской школе (см. главу 14). Антиохийцы были искусны в риторике и потому могли чутко воспринимать и разные типы текста, и ход рассуждений в таких произведениях, как послания Павла – в то время как другие толкователи, их современники, а равно так же и многие комментаторы в последующие эпохи, видели только собрание фрагментарных афоризмов, которые можно было брать по отдельности, в отрыве от контекста, и приводить как библейские доказательства своей правоты. После Спинозы ответственные читатели Библии уже не могли так делать; впрочем, безответственных тоже хватало (как хватает их и сейчас).

Возможно, величайшим новшеством в трудах Спинозы было то, что он различал смысл и истинность текстов. И до него иные отрицали истинность того, что утверждал библейский текст, но они были или атеистами, или еретиками. И христиане, и иудеи принимали как данность то, что они, толкуя Библию, открывают истину. И если кто-то говорил, что верит в Бога (а Спиноза именно так и говорил), но потом просто отрицал, что в Библии написана истина – а Спиноза делает это вполне откровенно, когда, например, говорит, что солнце не остановилось в небе для Иисуса Навина, – это, несомненно, поражало. Для Спинозы это принципиально: установить смысл текста – это одно, а спросить, истинно ли то, что утверждает этот текст – совершенно другое; и разная суть требует совершенно разных и отдельных методик. Чтобы понять Библию, утверждал Спиноза, нужно собрать положения, выраженные в ней. Для этого необходимо провести разграничение между теми пассажами, смысл которых ясен, и теми, которые остаются темными, но «здесь я называю темными или ясными те положения, смысл которых легко или трудно усматривается разумом из текста речи; мы ведь интересуемся только смыслом речей, а не их истинностью». В пример он приводит предположение о том, что Бог есть огонь, подразумеваемое во многих местах Еврейской Библии. Если мы, скажем, хотим выяснить, верил ли Моисей в это буквально, мы не должны спрашивать, истинно ли это, в сущности, в прямом смысле слова: нам следует спросить только о том, совместимо ли это с другими предположениями Моисея (истинными или ложными). И мы должны быть готовы: возможно, придется сказать, что Моисей верил в то, во что мы поверить не можем – если мы обнаружим подобное.

Так как Моисей ясно учит, что Бог ревнив, и нигде не учит, что Бог лишен страстей или волнений души, то отсюда по справедливости должно заключить, что Моисей этому самому верил или по крайней мере хотел учить, сколько бы нам ни думалось, что это положение противоречит разуму. Ибо, как мы уже показали, нам не позволительно извращать смысл Писания по внушениям нашего разума и сообразно с нашими предвзятыми мнениями [16].

Богослов-традиционалист на основании этого отрывка пришел бы к такому заключению: если мы находим, что Моисей говорит нечто противоречащее нашим предвзятым мнениям, значит, эти мнения нужно менять. Но Спиноза, и это сразу увидели его современники, ощутил, что мы должны быть готовы признать несоответствие между Библией и тем, во что мы верим на самом деле – и в таких случаях объявить, что Библия ошибается. А методологическая суть состоит в том, что нам надлежит вести поиск смысла текстов отдельно от поиска богословской или философской истины.

Так разбиваются на мелкие осколки столетия библейского толкования – святоотеческие, средневековые, протестантские, католические, – а на аллегорическом переосмыслении как на способе примирить смысл и истинность ставится крест. Так мы лишаемся возможности трактовать Библию согласно своим убеждениям, а цена этого – готовность признать, когда Библия ошибается. Мало какие общины верующих в наши дни, хоть иудейские, хоть христианские, готовы заплатить такую цену. Даже авторы комментариев к Библии склонны выискивать пути, позволяющие примирить текст с их личными убеждениями – или по крайней мере истолковать его так, чтобы в него можно было поверить. Впрочем, за те годы, что прошли с эпохи Спинозы, весьма многие толкователи Библии приняли его аргументы близко к сердцу и были готовы столкнуться с возможностью того, что Библия, по крайней мере в некоторых отношениях, могла ошибаться.

Важную мысль Спинозы можно выразить и иначе, сказав, что Библию надлежит читать «словно любую другую книгу» [17], – как говорил об этом Бенджамин Джоуитт, оксфордский ученый XIX века. Читая обычные книги, мы не толкуем их так, чтобы они совпали с тем, во что мы уже верим, и равно так же мы не предполагаем, будто в них содержится одна только истина: их истинность – вопрос открытый. Мы ищем другого: их смысла. Вопрос об истинности приходит позже. Спиноза просто применил к Библии этот основной принцип чтения. Если говорить формально, есть общая герменевтика для прочтения книг – способ, позволяющий установить их смысл – но нет никакой специальной герменевтики, которая была бы применима исключительно к Библии. Большинство религиозных верующих, и в том числе многие библеисты, напротив, держатся иного мнения: в их представлении Библия как раз требует специальной герменевтики. И суть этой герменевтики видится им вот в чем: поскольку мы уже заранее знаем, что найденное нами в Библии непременно окажется истиной, нам нужен только способ, посредством которого мы можем убедиться в том, что смыслы, которые мы обнаруживаем, с этой истиной совместимы. В прошлом одним из методов такой особой герменевтики было аллегорическое переосмысление; теперь применяют другой метод, который можно условно назвать богословской трактовкой Священного Писания (об этом ниже). Но наследники Спинозы, и верующие, и неверующие, исключают такие подходы, и их волнует только одно: они стремятся извлечь смысл текста, и неважно, приятным тот окажется или нет. Порой последователи Спинозы, как и их духовный наставник, могут злорадствовать, показывая, сколь неприятен этот смысл: да, ехидствуя над убеждениями других, можно получить немало удовольствия. И мы увидим, что в последующей истории библеистики было немало таких ехидн.

И как же поступал сам Спиноза, встречая неточности в Священном Писании? В структурном отношении – примерно как Лютер с непонятными местами: делал акцент на том, что главная суть, или сердце Библии, остается невредимым, и ей ничем не опасны ни мелкие ошибки, ни сложности. Лютер говорил о res scripturae, главной теме, которой была посвящена Библия: в ее центре пребывал милосердный Бог, который оправдывал неправедных Своею благодатью, приобретаемой ими через веру. Все остальное представляло собой лишь детали, хотя и не обязательно неважные. Для Спинозы в сердце Библии находился нравственный призыв любить Бога и ближнего, и все что выходило за рамки этого воззвания, окутывалось дымкой незначительности. Несомненно, читать Библию с любой иной целью – помимо стремления любить Бога и других – было бесполезно; Спиноза говорил, что для такого можно вместо Библии читать Коран или греческие трагедии [18]. Как и Лютер, Спиноза не считал, будто точные рамки библейского канона имели особое значение. У нас нет книг, которые упоминались как часть Ветхого Завета, той же Книги браней Господних (см. Чис 21:14–15); и у нас есть книги, внесенные в Библию, но ценность их при этом сравнительно мала. Бог является автором Библии «именно по причине истинной религии, которая в ней преподается, а не потому, что он хотел сообщить людям известное число книг» [19]. Истинная религия в сущности своей – моральная: «…окончательное учение Священного Писания, будь то Еврейская Библия или христианские Евангелия… по сути, довольно просто: относись справедливо и с любящей добротой к братьям и сестрам твоим» [20].