Пажи вышли вперед и открыли дверцу кареты, а герцог Эдинбургский вышел с другой стороны. Он обошел нас, убедился, что все в порядке. Я почувствовала, что он очень нервничает. Он хотел, чтобы этот день стал для королевы идеальным, и был готов помочь всем, чем угодно. Но мы точно знали, что делать, а его поведение лишь усиливало напряжение.
Королева выглядела просто потрясающе. Она была идеально сложена, глаза ее сверкали. Наконец-то мы и вся нация увидели коронационное платье под парламентской мантией из малинового бархата со шлейфом, отороченным горностаем. Платье было великолепно. Норман Хартнелл создал его из шелка цвета слоновой кости, расшитого розами, чертополохом и другими символами Британских островов и стран Содружества.
Меня часто спрашивали, нервничала ли королева. Нет, она была спокойна, как всегда. Она точно знала, что делать. Она видела коронацию отца, и, хотя в тот момент была еще совсем юной, я уверена, что она все запомнила.
Как только королева вышла из кареты, мы подхватили ее малиновый шлейф. С нижней стороны к нему были пришиты специальные шелковые ручки, и бархат покрыл наши руки. На ступенях аббатства стоял герцог Норфолк в герцогском одеянии – точно так же, как в мае 1937 года на коронации короля Георга. В тот день он приветствовал юную принцессу Елизавету, а теперь, шестнадцать лет спустя, встречал ее уже в качестве королевы Елизаветы II.
Поприветствовав королеву, герцог отступил назад. Мы ждали, пока войдет принц Филипп. На него надели церемониальное одеяние. Пэры, которым предстояло нести регалии, приготовились. Герцог Норфолк организовал все так, что королева должна была дойти со своего места, помеченного красной нитью на синем ковре, до готической арки, за пятьдесят пять секунд. И в этот момент должны были раздаться фанфары.
С момента приезда королевы до ее входа в аббатство прошло пятнадцать минут. И вот церемония началась. Я стояла за королевой и чувствовала себя невероятно счастливой. Мне не верилось, что я оказалась в нужное время в нужном месте, прямо рядом с королевой. Вокруг нас воцарилась тишина. Королева стояла перед нами, в десяти ярдах от Больших Западных врат. Она повернулась к нам и спросила:
– Готовы, девочки?
Мы кивнули и пошли вслед за ней в аббатство. Это был очень нервный момент. Когда королева пошла вперед, мы поняли, что она идет чуть медленнее, чем герцогиня Норфолкская, с которой мы репетировали столько недель. Неожиданно нам пришлось подстраиваться под нее. Но мы настолько хорошо узнали друг друга за время долгих репетиций, что это не составило труда.
Через пятьдесят пять секунд королева была под готической аркой. Прозвучали фанфары, и все собравшиеся одновременно поднялись. Мы шли вслед за королевой по проходу. Хор пел семиминутный гимн Хьюберта Пэрри «Возрадовался я». Мальчики-хористы старались изо всех сил, их голоса звенели в честь великого события.
Спустя много лет я вновь пережила этот исторический день, посмотрев фильм. И каждый раз, когда я его смотрю, я подмечаю новые детали. Я каждый раз затаиваю дыхание, надеясь, что ни я, ни кто-то другой не совершит ошибки. Я точно знаю, что никаких катастрофических ошибок не произошло, и все же, когда все заканчивается и я начинаю дышать свободно, меня охватывает чувство величайшего облегчения – как в тот самый день.
Во время церемонии был один момент, который мог привести к катастрофе. Служба началась идеально. Архиепископ представил королеву собравшимся – этот этап церемонии называется Признание. Королева сделала полупоклоны на все четыре стороны аббатства – жест красивый и очень редкий (хотя королева дважды кланяется пэрам на церемонии открытия парламента). Затем королева принесла присягу на Библии, после чего началась самая торжественная часть церемонии: помазание. Помазание считается основной частью любой коронации, потому что без этого священного момента новый король или королева не могут быть коронованы. Этот момент настолько важен и священен, что, несмотря на традиционный полог, который держали над королевой четыре рыцаря ордена Подвязки, телевизионные камеры отвели в стороны. Лишь немногие – и в том числе я – видели этот священный момент.
Затем камеры вновь вернулись к королеве, а полог убрали. Хор запел коронационный гимн «Садок-священник», лорд обер-гофмейстер с помощью правительницы гардероба помогли королеве снять мантию и поверх коронационного платья надеть простое белое платье. Мы с фрейлинами стояли двумя рядами возле колонны аббатства и наблюдали, как королева подходит к алтарю и трону. И тут у меня закружилась голова.
К счастью, я стояла во втором ряду, то есть не совсем на виду. Рядом со мной стоял герольдмейстер, с головы до ног одетый в черный бархат. В руках он держал черный жезл, похожий на бильярдный кий. И он, и остальные фрейлины смотрели только на королеву, а я изо всех сил старалась справиться с головокружением, хотя в глазах у меня быстро темнело.
Как только началась церемония освящения, я почувствовала, что падаю в обморок. Понимая, что могу нарушить церемонию, я вытащила флакон нюхательных солей. К моему отчаянию, действия они не возымели. Не помогло и перебирание пальцами ног. Я думала только об одном: «Я не должна упасть в обморок! Я не должна упасть в обморок!» Я знала, что трансляцию смотрят миллионы, а то и миллиарды человек. Я не могла упасть в обморок перед всей Британской империей.
Я пошатывалась, и это заметили Джейн Вейн-Темпест-Стюарт и герольдмейстер. Герольдмейстер обнял меня и подвел к ближайшей колонне, чтобы я могла опереться на нее. Уж и не знаю, что подумал этот несчастный. Герольдмейстером был генерал-лейтенант, сэр Брайан Хоррокы, герой войны, которого Эйзенхауэр назвал самым «выдающимся британским генералом под командованием Монтгомери». И вот этому человеку нужно было сделать все, чтобы я не упала в обморок и все не испортила. С этой задачей он справился так же хорошо, как со сражениями в пустыне во время Второй мировой войны. Он буквально спас меня. Он поддерживал меня, пока я не пришла в себя – к нашему общему облегчению.
Адреналин сыграл свою роль, и мне больше не пришлось бояться обморока. Время побежало стремительно. На королеву надели золотую мантию, затем преподнесли ей шпоры, которых она, как суверен-женщина, никогда не носила. Мы стояли на одном и том же месте, пока произносили благословения и вручали регалии. Затем обер-гофмейстер застегнул кнопки на королевском одеянии и выпрямился, в очередной раз демонстрируя свой красивый профиль.
Когда королева получила регалии, настала очередь коронации. 8006 человек, собравшихся в аббатстве, одновременно поднялись на ноги. Настал момент, которого ждал весь мир. Уверена, что в конце церемонии все затаили дыхание. Архиепископ держал корону короля Эдуарда над головой королевы в вытянутых руках. Когда он возложил корону на голову новой королевы, тишину нарушило громкое пение гимна «Боже, храни королеву!». Все кричали от радости. Пэры и дамы-пэры единым жестом надевали свои диадемы и венцы.
Прозвучали фанфары. На улице раздались приветственные крики. До нас донеслись звуки артиллерийского салюта в отдалении.
Дальше все смешалось. После коронации началась церковная служба. Помню, с каким энтузиазмом я пела гимн «Восславим Господа». Затем мы отправились в часовню святого Эдуарда. В часовне королева сняла корону святого Эдуарда, которая весила два килограмма. Какое облегчение! Там же королева сменила королевскую мантию на красную бархатную мантию со шлейфом и надела более легкую Имперскую корону – ту самую, в какой она приезжает на церемонию открытия парламента.