Лучшие рассказы - читать онлайн книгу. Автор: Нил Гейман cтр.№ 170

Что-то крепко ударило Маркиза по затылку. Под веками вспыхнула молния, и он мешком свалился на пол.

* * *

Руками Маркиз де Карабас пошевелить не мог. Они, догадался Маркиз, были связаны у него за спиной, а сам он лежал на боку. Без сознания. Если те, кто это с ним сделал, думают, что он все еще в обмороке, не стоит их разочаровывать. Маркиз чуть-чуть приоткрыл глаза – на самую щелочку – и попытался оглядеться.

– Не валяй дурака, Карабас, – молвил густой, скрипучий голос. – Меня не обманешь. У меня, знаешь ли, большие уши: я слышу, как бьется твое сердце. Открывай глаза как следует, проныра, и посмотри мне в лицо, как подобает мужчине.

Голос Маркиз узнал – и понадеялся, что ошибся. Он открыл глаза. Перед ним стояли ноги – человеческие ноги, босые, с короткими, толстыми, плотно сжатыми пальцами, цвета тиковой древесины. Ноги были ему хорошо знакомы – и нет, он, к сожалению, не ошибся.

Разум его поспешно раздвоился: одна, меньшая часть принялась на чем свет стоит поносить его за невнимательность и глупость. Ниббс же ему говорила, во имя Храма и Арки! ^[101] – да только он не пожелал слушать. Но пока он сердился на собственную глупость, большая часть разума уже взяла себя в руки, изобразила улыбку и промурлыкала:

– Ого, вот ведь какая честь мне выпала! Но, право, не стоило так себя утруждать. Легчайшего намека, что Ваша Возвышенность может иметь хоть малейшее желание меня видеть, было бы достаточно…

– Чтобы ты понесся в строго противоположном направлении со всех своих хилых ножонок, – сообщила личность с ногами цвета тикового дерева.

Она протянула хобот, длинный, гибкий и зеленовато-синий, свисавший до самых лодыжек, и перевернула Маркиза на спину.

– Вовсе нет, – возразил Маркиз, неторопливо пытаясь перетереть веревку на запястьях о бетонный пол. – Я бы даже сказал, напротив. Никаких слов не хватит, чтобы выразить удовольствие, испытываемое мною в вашем пахидермическом ^[102] присутствии. Могу я выдвинуть предложение? Развяжите меня и позвольте приветствовать вас, как человек. Как человек – слона?

– Это вряд ли. Особенно учитывая, каких трудов мне стоило устроить, чтобы все именно так и случилось, – ответил его собеседник.

Голова у него была слоновья, серо-зеленого оттенка, а бивни острые и испачканные на концах чем-то красновато-бурым.

– Знаешь, когда я выяснил, что ты натворил, я поклялся, что заставлю тебя вопить и молить о пощаде. И еще поклялся, что на все твои мольбы я скажу «нет».

– С таким же успехом вы могли бы сказать «да», – заметил Маркиз.

– Нет, сказать «да» я бы не мог. Ты нарушил законы гостеприимства, – объяснил Слон. – Я никогда ничего не забываю.

Когда-то Маркиза наняли доставить Виктории личный дневник Слона – тогда мир был куда моложе. Слон правил своей вотчиной надменно и временами даже жестоко, без тени юмора и ласки, и, честно говоря, Маркиз считал его глупцом. Он даже полагал, что Слону ни за что не догадаться, какую роль Маркиз сыграл в исчезновении дневника. Впрочем, все это случилось очень давно, в те времена, когда он и сам был молод и не особенно умен.

– Потратить столько лет, чтобы выдрессировать проводницу, которая заманит меня в ловушку? В расчете на мизерный шанс, что я приду и найму именно ее? – вопросил Маркиз. – Вам не кажется, что это немного чересчур?

– Нет. Просто ты меня плохо знаешь, – ответил Слон. – А если бы знал хорошо, то признал бы, что это еще пустяки. Тем более, я еще много чего предпринял, чтобы отыскать тебя.

Маркиз попробовал сесть. Слон опрокинул его обратно на пол одной босой ногой.

– Моли о пощаде, – прорычал он.

Это было совсем нетрудно.

– Пощады! – сказал Маркиз. – Молю! Умоляю! Яви мне милосердие – прекраснейший из всех даров. Это так пристало тебе, о, Могучий Слон, владыка обширных пределов, – явить милосердие тому, кто недостоин даже стирать пыль с твоих превосходнейших стоп…

– Ты в курсе, что твои слова звучат саркастично? – осведомился Слон.

– Нет, не в курсе. Прости. Я совершенно серьезен, от и до.

– Кричи, – посоветовал Слон.

Маркиз де Карабас закричал. Крик вышел громкий и очень долгий. Не так-то просто орать, когда тебе недавно перерезали горло, но он постарался – так истошно и так жалобно, как только мог.

– Вот, ты даже орешь саркастически, – заметил Слон.

Из стены торчала большая черная чугунная труба. Расположенное сбоку колесо позволяло включать и выключать то, что из нее выходило – что бы это ни было. Слон взялся за него могучими руками, и показалась струйка черной грязи, а за ней последовал прыск воды.

– Слив канализации, – пояснил он. – Так вот. Дело в том, что я учусь на своих ошибках. Ты хорошо умеешь скрываться, Карабас. Все эти годы скрывался – с тех пор, как наши с тобой пути впервые пересеклись. Я понимал: нет смысла даже пытаться. У меня люди по всему Нижнему Лондону: люди, с которыми ты ел, с которыми ты спал, и веселился, и куролесил голышом на часовой башне у Большого Бена, – но все равно не было смысла даже пытаться, пока твоя жизнь была так тщательно спрятана от тех путей, по которым ходит беда. До прошлой недели, когда под всеми улицами прошел слух, что твоя жизнь наконец-то высунула нос наружу. И тогда я объявил, что дарую свободу Замка первому, кто даст мне увидеть, как ты…

– …как я кричу и молю о пощаде, – закончил за него Маркиз. – Да, ты уже говорил.

– Ты меня перебил, – спокойно указал Слон. – Я собирался сказать, что дарую свободу Замка первому, кто покажет мне твое мертвое тело.

Он докрутил колесо до упора, и прыск превратился в фонтан.

– Я должен тебя предупредить, – сказал Маркиз. – Проклятие падает на руку всякого, кто меня убивает.

– Проклятие я приму, – отозвался Слон. – Хотя, сдается мне, ты его выдумал. Следующий этап тебе понравится: комната заполняется водой под самый потолок, и ты тонешь. Потом я выпускаю воду, вхожу и очень смеюсь.

Он издал трубный звук, вполне способный, рассудил Маркиз, сойти за смех. Если вы, конечно, слон.

Слон между тем исчез из поля зрения. Маркиз услышал, как хлопнула дверь.

Он лежал в луже. Немного поизвивавшись, он сумел кое-как подняться на ноги и посмотреть вниз: на лодыжке красовалось металлическое кольцо, прикованное цепью к металлическому шесту посреди комнаты.