Девушка положила белый ломоть дождевика на решетку переносного гриля.
Один из парней, высокий, сгорбленный, в дафлкоте, благоухающем старым подвалом, придвинулся к Маркизу и нацедил ему стакан грибного чая. Когда юноша наклонился, Маркиз различил крошечную плантацию бледных грибов, расплескавшуюся, будто бородавки, у него по щеке.
– Ты ведь Карабас? – осведомилась Грибная личность. – Мастер на все руки?
До сих пор Маркиз не думал о себе в таком качестве.
– Я, – просто сказал он.
– Слыхал, ты свой плащ ищешь. Я видел, как Сточные его продавали. В прошлый Базарный день. На «Белфасте»
[96]. И я видел, кто его купил.
Волоски у Маркиза на загривке встали дыбом.
– И что ты хочешь за эту информацию?
Грибник облизнул губы языком, покрытым лишайниками.
– Есть одна девушка. Она мне нравится. Да только внимания на меня не обращает.
– Грибная девушка?
– Кабы так. Были бы мы с ней как одна плоть, едины друг с другом и с Тем Грибом, – не знал бы я забот. Нет. Она из Вороньего Двора, из Рейвенс-корта. Но иногда к нам заглядывает. Я с ней даже разговаривал. Вот как мы с тобой сейчас говорим.
Маркиз не стал жалостливо улыбаться, но и хмуриться тоже не стал. Лишь едва шевельнул бровью.
– И она не отвечает взаимностью на твой пыл. Странно. Так чем же я тут могу помочь?
Парень запустил серую руку в карман дафлкота и вытащил конверт в прозрачном пластиковом пакете для сэндвичей.
– Я ей письмо написал. Типа стихи, хотя поэт из меня так себе. Чтобы объяснить, что я к ней чувствую. Но не знаю, станет ли она читать, если я сам ей его отдам. А потом я тебя увидел и подумал: вот если бы ты его отнес, ты мастер красиво говорить, уболтал бы ее…
Тут он как-то завял и умолк.
– Ты подумал, что тогда она прочтет его и с большей благосклонностью отнесется к твоему сватовству.
Юный Грибник опустил озадаченный взгляд на свой дафлкот.
– Да какое уж тут фатовство. У меня только это и есть, что на мне.
Маркиз подавил вздох. Грибная девица поставила перед ним треснутую пластмассовую тарелку с дымящимся ломтем Того Гриба.
Маркиз на всякий случай потыкал вилкой в Гриб – убедиться, что его и правда хорошо прожарили. Активных спор вроде не обнаружилось. Лишняя осторожность никогда не помешает, а для симбиоза Маркиз считал себя слишком большим эгоистом.
Гриб оказался недурен. Он прожевал и проглотил кусок, хотя горлу было больно.
– Итак, все, чего ты от меня хочешь, – это сделать так, чтобы она прочла твое страстное послание?
– Ты, что ли, про письмо? Про стихи?
– Ага, про них.
– Ну, да. И чтобы ты подождал и убедился, что она не выкинула письмо нечитаным. И еще чтобы ты принес мне ответ.
Маркиз окинул юношу взглядом. Да, у него малюсенькие грибы растут на щеках и шее, и волосы косматые и немытые, и пахнет от него затхло, как от давно заброшенного дома, но глаза сквозь густую бахрому глядят настойчиво и ясно, и сами они светло-голубые, и вообще он высокий и вовсе не урод. Маркиз даже представил его себе хорошенько отмытым и отчищенным и… несколько менее грибным – и зрелище это одобрил.
– Я положил письмо в пакет для сэндвичей, – сообщил юноша. – Чтобы оно не отсырело.
– Очень разумно. А теперь скажи, кто купил мой плащ?
– Не спеши, мистер Торопыга. Ты еще не спросил про мою любимую. Ее звать Друзиллой. Ты ее сразу узнаешь, потому что она самая красивая девушка при Вороньем Дворе.
– Красота, как известно, в глазах смотрящего. Мне нужно больше информации.
– Я же говорю: ее звать Друзиллой. Она там одна такая. И еще у нее большая красная родинка на тыльной стороне руки, похожа на звездочку.
– Грибник и леди Вороньего Двора. Маловероятный союз. Что навело тебя на мысль, что она оставит привычную жизнь ради ваших сырых подвалов и грибных радостей?
Молодой Грибник пожал плечами.
– Она меня полюбит, – сказал он, – как только прочтет стихи.
Он скрутил стебелек крошечного зонтичного грибка, мирно произраставшего у него на левой щеке и, когда тот упал на стол, бездумно подхватил и продолжил вертеть в пальцах.
– Ну, что, по рукам?
– По рукам.
– Тот чувак, который купил твой плащ, – сказал Грибник, – ходит с тростью.
– Мало ли кто ходит с тростью, – возразил Карабас.
– У этой на конце крюк. А сам он – ну чистая жаба. Невысокий такой. И толстый. Волосы цвета гальки. Хотел плащ. Твой ему приглянулся.
Он сунул грибок себе в рот.
– Полезная информация. Я непременно передам твои страстные славословия прекрасной Друзилле, – жизнерадостно заявил Маркиз, хотя на душе у него опять заскребли кошки. Он потянулся через стол, взял пакетик с конвертом из рук юнца, опустил во внутренний карман рубашки и пошел прочь.
Значит, человек с крюком?
Вместо плаща Маркиз де Карабас теперь щеголял в одеяле, завернувшись в него, словно в какое-то адское пончо. Радости это ему не прибавляло. Он хотел получить обратно свой плащ. «Не перья красят птицу», – прошептал смутно знакомый голос в глубинах памяти. От кого-то он слышал эти слова, когда был еще мальчишкой. Судя по голосу – от брата, а значит, их следует забыть раз и навсегда.
Крюк… У человека, забравшего его плащ у Сточных, был крюк.
Маркиз задумался.
Ему нравилось быть тем, кем он был. Поэтому, когда приходилось рисковать, он основательно просчитывал риск – и проверял расчеты дважды, а то и трижды.
Сейчас он проверил свои расчеты в четвертый раз.
Маркиз де Карабас не доверял никому. Доверчивость вредит делу и запросто может создать какой-нибудь досадный прецедент. Он не доверял ни друзьям, ни случайным возлюбленным, а уж нанимателям – и подавно. Всю полноту доверия он приберегал исключительно для Маркиза де Карабаса, солидной личности в солидном плаще, способной уболтать, обставить и обвести вокруг пальца кого угодно.
У кого посох с крюком на конце? Только у епископов и пастухов.
В Епископских Вратах, Бишопсгейте
[97], посохи с крюком водились исключительно декоративные, нефункциональные и чисто символические. К тому же, епископам, как правило, не нужны плащи. У них есть рясы – славные белые рясы, епископские от ворота до пят.