Однажды в январе на остров навалилась метель. Вильяму пришлось остаться ночевать в усадьбе. Я проснулась, услышав крики, и обнаружила, что осталась одна в постели. В детской проснулся и захныкал Хенрик. Взяв его на руки, я пошла на шум. Услышала, что дядюшка громко ругается. Открыла дверь в спальню. При виде того зрелища, которое мне там открылось, я чуть не уронила Хенрика.
Густаф лежал голый на полу, из носа у него текла кровь. Над ним со стиснутыми кулаками стоял дядя. В кровати лежал перепуганный Вильям, натянув до подбородка одеяло. Когда дядя обернулся ко мне, глаза его почернели от гнева.
— Вот чем занимается твой извращенец-муж! — крикнул он мне. — Забери его отсюда, покуда я не прибил эту свинью!
Когда мы вернулись в нашу спальню, я попыталась поговорить с Густафом. Спросила, как долго все это продолжалось. Но он только повернулся ко мне спиной и плакал, пока не заснул.
Я подумала о Вильяме, который остался пленником в нашем доме до самого рассвета — утром его отошлют домой, а его карьера пианиста будет разбита вдребезги.
Ранним утром нас разбудил громкий нетерпеливый стук в дверь. Дядя распахнул дверь, одетый в костюм для верховой езды.
— Вставай и одевайся! — крикнул он Густафу. — Я сделаю из тебя мужика.
И Густаф, забитый и напуганный, поехал с ним в тот день на охоту. Снегопад прекратился, но утро стояло холодное и сырое.
Час спустя на крыльце раздался голос дядюшки. Хенрик и я находились на втором этаже, мы тут же сбежали вниз. Хенрик подбежал к дяде Маркусу, но тот отстранил его.
— Отошли мальчика, Сигрид. Я должен поговорить с тобой и тетей Офелией.
Тетушка тоже поднялась с постели и стояла на крыльце.
Ведя Хенрика в детскую, я чувствовала, что в голове у меня творится полный хаос. Почему дядя вернулся один? Почему он так взволнован?
— Случилось несчастье, — заявил он, когда я вернулась. — С Густафом.
Я закричала и упала на колени на пол.
— Он прочищал ствол ружья, каким-то образом раздался выстрел… не понимаю, как этот идиот умудрился…
Дядя поднял меня с пола. Обнял, принялся утешать. Единственный раз, когда он обнял меня так.
— Я хочу его увидеть, — сказала я.
— Не надо. Поверь, Сигрид, это тяжелое зрелище. Выстрелом ему снесло полголовы. Я позвоню в полицию. А вы обе оставайтесь с Хенриком.
Я всегда думала, что Бог-Отец — единственное сверхъестественное существо в этом мире. Но существовало и нечто другое. Невысказанное, невидимое, лишенное телесности, но все же отчетливо повисшее в воздухе. И в тот момент я это ощутила. Оно требовало моего внимания, задевало меня и в конце концов стало прозрачнее бурлящего весеннего ручейка.
Настолько все очевидно. Очевидная ложь.
* * *
Сейчас, мысленно возвращаясь к тем событиям, я думаю, что могла бы спустить все на тормозах. Все равно получить назад Густафа я уже не могла. Все были единодушны в том, что это несчастный случай, — и полиция, и судмедэксперт. Но моя уверенность не поколебалась. Я знала Густафа, его трусость. Никогда в жизни он не стал бы чистить ружье, не убедившись перед тем, что оно разряжено. Опрометчивое поведение настолько не вязалось с его личностью, что эта мысль никак не шла у меня из головы.
На следующий день после похорон я стояла в дверях дядиного кабинета, дожидаясь, пока он поднимет на меня глаза.
— Дядя, я не понимаю, как Густаф мог умереть. Он всегда был таким осторожным…
— На что ты намекаешь?
— Просто хочу узнать, как все произошло.
— Мы уже об этом говорили. Если ты знаешь ситуацию лучше, чем правоохранительные органы, то можешь связаться с ними.
И снова этот взгляд. Каждый раз, когда он так на меня смотрел, все кончалось для меня плохо. Но в тот день ничего такого не произошло.
Среди ночи я проснулась, ощущая на своем ухе его дыхание. Его рука схватила меня за затылок. Он привязал меня за руки к изголовью кровати. Сорвал с меня ночную рубашку и принялся бить так сильно, что я поняла: он полностью утратил над собой контроль.
«Мне конец, — подумала я. — На этот раз он убьет меня».
Но в ту ночь я не умерла. Дядя избил меня до полусмерти, это было. Потом у меня так все болело, что я едва могла пошевелиться. И еще меня тошнило от стыда. Но я выжила. И в ту ночь пришла она. И стала утешать меня.
* * *
Вы наверняка задаетесь вопросом, как же я все это вынесла. Почему не обратилась за помощью. Разве я не могла схватить в охапку Хенрика и бежать? Любая жизнь была бы лучше, чем такая.
На такой вопрос не так-то легко ответить. Сбежав, я обрекла бы Хенрика на жизнь в бедности. У дяди были неограниченные возможности, чтобы гоняться за нами. И в прошлый раз, когда я пыталась бежать, все закончилось плохо. Других родственников у меня не было; ни друзей, ни профессии… Вся моя жизнь проходила в стенах усадьбы.
Я была убеждена, что застряла в ловушке, из которой невозможно вырваться. И выбрала самый простой путь — покориться. Стать смиренной и безропотной, чтобы не раздражать дядю Маркуса. Пока я молчу, забочусь о Хенрике и смотрю в пол, дядя меня не трогает. Уже одно это — чудо в моей беспросветной жизни.
«Я делаю это ради Хенрика, — внушала я себе. — Он вырастет и однажды унаследует усадьбу, принесет сюда свет и тепло. Такова моя судьба; мне остается лишь покориться и извлечь из нее как можно больше пользы».
* * *
Возможно, мои записки прочтет другая женщина. Женщина, оказавшаяся в похожей ситуации. Ей я хочу сказать, что надо действовать хитростью. Я могла бы выйти на поле, сорвать какое-нибудь ядовитое растение и подмешать ему в ликер. Или засунуть репейник под седло его лошади. И сейчас вы наверняка восклицаете: «О нет, это ужасно!» Но жизнь не всегда милосердна. И тому, кто молчит, приходится нести на себе последствия своего молчания.
Тут я имею в виду Хенрика. Задаюсь вопросом, как он стал таким, каким стал. Сказалось ли его детство, прошедшее в такой обстановке, или же это было заложено в нем изначально? Или же получилась смертельная комбинация — как когда магнезию высыпают в воду?
* * *
Когда Хенрику было шесть лет, я впервые поняла, что с ним что-то не так.
Все началось с муравейников. Однажды из леса за пристройками донесся ужасный пронзительный крик. Я кинулась туда и обнаружила его с лопатой в руках. Стоя на муравейнике, он остервенело копал лопатой, издавая ужасные звуки. Подбежав, я подхватила его на руки, пытаясь успокоить. Все его тело было покрыто разъяренными муравьями, которых я с трудом счистила с него. Когда он успокоился, я попыталась с ним поговорить.