— Это Густаф Шернквист, мой бухгалтер, — сказал дядя. — Он поживет у нас немного.
С самого начала было решено, что Густаф женится на мне. Он следовал за мной по усадьбе словно тень и настойчиво ухаживал. В нем мне почудилась какая-то слабость и бесхарактерность. Тогда я не поняла, в чем дело, а потом было уже поздно.
* * *
На Пасху 1944 года дядя вернулся в Виндсэтру насовсем. И тут же вызвал меня к себе в кабинет.
— Густаф просил твоей руки. Я хочу огласить помолвку как можно скорее.
— А если я не хочу за него замуж?
— Тогда есть другие дела, которыми мы можем заняться. На чердаке все осталось в неприкосновенности. Мы с тобой прекрасно проводили время, Сигрид, но теперь я хочу, чтобы ты вышла замуж за Густафа.
У меня аж подбородок упал на грудь.
— Сигрид, ты что, шуток не понимаешь? Пойди и скажи Густафу, что ты согласна.
— Он даже не сватался ко мне…
— Скоро посватается.
Мы поженились на Троицу 1945 года, когда кусты бобовника стояли в цвету. Как раз закончилась война, все так радовались… Эта радость передалась и мне. Но проблемы в моем браке начались практически сразу же.
* * *
Если у дяди Маркуса сексуальные потребности были преувеличенные и садистические, то у Густафа они почти напрочь отсутствовали. Особенно постыдно прошла наша первая брачная ночь. Он неуклюже погладил меня, потом повернулся на другой бок и заснул.
Когда такое продолжалось целую неделю, я набралась смелости и спросила его, в чем дело. Густаф промямлил, что со мной все хорошо, но у него, похоже, врожденное отсутствие интереса к женскому телу.
Потрясенная, я спросила, зачем же он вообще на мне женился. Густаф ответил, что ему это показалось практичным решением, к тому же он хорошо ко мне относится.
Мы сделали еще несколько попыток завершить любовный акт, однако все выходило неуклюже и нелепо. Над нами нависла угроза вырождения. Необходимо было зачать ребенка.
* * *
Вскоре дядя Маркус разнюхал, что происходит. Густаф, вызванный в его кабинет, оставался там очень долго. Я нервно ходила туда-сюда под дверью, прислушиваясь к сердитому голосу дядюшки и робким ответам Густафа. Когда тот вышел, красный как рак, дядюшка попросил меня зайти.
— Густаф поедет на материк и посетит врача в городе, — заявил он мне. — Тебе прекрасно известно, о чем идет речь.
Я мрачно кивнула.
— Не смотри на меня такой букой, Сигрид! Я пытаюсь вам помочь. С твоей стороны, тебе надлежит выяснить, чего хочет твой муж, и дать ему это.
Даже не знаю, что тогда со мной случилось, но во мне что-то оборвалось. Наверное, из-за такой чудовищной несправедливости, когда я стояла перед ним словно непослушный ребенок, которого отчитывают за то, над чем он не властен… Я развернулась, вышла и с грохотом захлопнула за собой дверь.
* * *
На следующий день Густаф отправился на материк. За весь день дядюшка не сказал мне ни слова. Повисло тягостное молчание, ощущение того, что скоро случится нечто плохое. После ужина я узнала, что Густаф опоздал на паром и вернется только завтра.
В ту ночь я заснула поздно, меня преследовали тревожные сны. Среди ночи проснулась от холода — подумала было, что во сне скинула одеяло. Но потом почувствовала, что в комнате кто-то есть. Села в постели. Его руки схватили меня сзади, сжали горло.
— Ты вела себя возмутительно, тебя нужно наказать, — прошипел дядя мне на ухо. Он повернул меня на живот, привязал руки к изголовью и начал бить. Не остервенело, как тогда, когда я пыталась бежать, а методично и взвешенно. Он бил и бил, пока я не потеряла сознание.
Когда я очнулась, он давно ушел из комнаты.
Я с трудом добралась до туалета, и меня несколько раз вывернуло, так что внутри стало совсем пусто. Потом я внезапно почувствовала ее прохладную руку у себя на лбу. Вероятно, мне показалось. Но я не желала знать правду. Мне важно было одно — она вернулась.
Когда на следующий день вернулся Густаф, я рассказала ему обо всем, что сделал со мной дядя Маркус. От самого первого дня до того, что произошло накануне ночью. Однако Густаф повернулся ко мне спиной.
— Что такое? — в ужасе спросила я. — Ты не хочешь мне помочь?
— Я ничего не могу сделать, — ответил он. — Если я пойду против твоего дяди, то больше не получу работы и буду влачить нищенское существование до конца своих дней. Он погубит мою репутацию бухгалтера. Позаботься о том, чтобы больше не раздражать его.
— Но послушай, Густаф, ты же не допустишь, чтобы он так вел себя со мной…
— Ответственность лежит и на тебе самой, Сигрид. Ты провоцируешь его. Давай сосредоточимся на ребенке. Ведь именно это ему нужно.
* * *
Ну что ж, Густафу удалось пару раз довести дело до конца, но когда дядя Маркус спросил его, сколько раз он излил в меня свое семя, снова начался полный ад. Теперь Густафа отсылали к доктору раз в неделю. А дядя Маркус возобновил свои визиты в мою комнату.
Он был слишком силен. Я не решалась ему перечить. У меня ни на что не хватало сил. Я лежала, как дохлая рыбка, и не мешала ему делать свое дело.
Прости меня, что я не постояла за себя. Прости мой страх и мою слабость. Всей душой надеюсь, что получу прощение прежде, чем умру. Столь ужасны оказались последствия моего молчания…
Полгода спустя, когда стало ясно, что я понесла, ужасная тайна начала разъедать меня изнутри — ибо дядя Маркус давно перестал заботиться о том, где он оставляет свое семя.
49
Дверь с грохотом распахнулась, ударившись о стену. София вздрогнула, чуть не выронив книгу. В дверях стоял Освальд с кипой бумаг в руке, одетый в спортивную одежду; с его лба стекал пот. Вид у него был на редкость самодовольный, глаза буквально сияли.
— Новые тезисы! — торжествующе провозгласил он, подняв руку с листами. Ничто в его внешнем виде даже не напоминало о событиях предыдущего дня. Перед ней стоял ее насильник — и разговаривал так, словно они лучшие друзья. У нее даже возникла мысль, что он свихнулся и что ей удастся каким-то образом уговорить его отпустить ее.
Но вдруг София заметила, как набух бугорок у него под облегающим трико, и поспешно отвернулась. Он возбуждается от своего религиозного бреда и пришел, чтобы снова ее изнасиловать?
Пока Освальд закрывал и запирал дверь, она поспешно положила на покрывало семейную хронику.
— Ты уже прочла ее? — спросил он.
— Нет, как раз собиралась начать читать, — солгала София. Не хотела, чтобы он начал расспрашивать ее о содержании. По крайней мере, пока она не дочитала до конца.