Ждала под дверью дядиного кабинета.
— Дядя, что вы там делали с бедной девочкой?
— Ничего такого, чего она не хотела бы сама. Вот увидишь, она еще вернется. Она из бедной семьи. Мы много что можем ей предложить.
— Хенрик категорически не должен… Боже мой, она же несовершеннолетняя!
Оплеуха последовала так быстро, что я потеряла опору под ногами и ухватилась за стену.
— Пойди и спроси у нее! Прямо сейчас! Она спит в одной из гостевых комнат. Ступай, я сказал!
Я не пошла. Заранее знала, что она скажет. Не желала знать, как они подкупили ее. Так что я промолчала. В очередной раз. Поднялась в свою комнату. Не знала, смогу ли жить дальше с таким чувством вины. Мне было так плохо и одиноко, что хотелось умереть.
* * *
Однако в следующий раз я все же набралась мужества. Совесть давила. Чувство вины росло. Девочки были такие юные…
В тот вечер они опять оставили дверь на чердак открытой. Я сидела внизу и вышивала. Проклятая вышивка, которая на самом деле ничуть меня не интересовала. Но она успокаивала нервы и занимала мои пальцы.
Я видела, как девочка прошла по комнатам по пути на чердак. Сапоги на высоких каблуках. Вязаное платье, облегавшее ее тело. Черная подводка и красная помада, скрывавшие ее юный возраст.
Крики начались полчаса спустя.
— Нет! Не хочу! Отпустите! — кричала она.
Я отложила вышивку и поднялась по лестнице на чердак. Ее крики перешли в отчаянный писк. Она стояла голая лицом к стене. Ее руки были связаны веревкой высоко над головой. Хенрик держал в руках плеть. Дядя Маркус стоял в углу.
Меня охватило удушливое чувство стыда.
Я тихонько спустилась в свою комнату, взяла фотоаппарат, который, по иронии судьбы, подарил мне на Рождество дядя Маркус, снова прокралась вверх по лестнице и остановилась у двери.
Они не заметили меня. Хенрик стоял, прижавшись к спине девушки — вошел в нее сзади. Она перестала кричать. Мой сын обернулся и с торжеством во взгляде взглянул на дядю Маркуса.
Я сделала снимок.
Они не заметили, что я там. Я сделала еще один снимок.
* * *
По глазам полицейского констебля я сразу поняла: что-то не так. Он держался нервно и виновато.
— Видите ли, госпожа Бэренстен, мы проявили пленку, которую вы нам принесли, но тут возникли кое-какие проблемы…
Сердце у меня так и упало.
— На снимке нельзя рассмотреть вашего дядю — только тень; это может быть кто угодно. Вашего сына и девочку хорошо видно, но я провел кое-какие расспросы, и девочка утверждает, что все было взаимно. Что они с Хенриком играли на чердаке, а вашего дяди там вообще не было. Сожалею, но я мало что могу из этого вытянуть. Вы ведь не хотите, чтобы я арестовал вашего сына — ведь ему всего пятнадцать лет… Наверное, вам просто следует лучше приглядывать за ним.
Он протянул мне снимки. Дядю Маркуса и вправду не было видно, только Хенрика и девочку в той постыдной позе, в которой я их запечатлела.
— Но тому, что происходит на чердаке, пора положить конец, — настаивала я. — Вы должны отнестись к моим словам всерьез.
Констебль положил ладонь поверх моей руки.
— Ну-ну, госпожа Бэренстен… Мальчики любопытны. Наверняка эти его забавы скоро пройдут. Но — ради бога, если вы хотите составить заявление…
— И как вы тогда поступите?
— Мы побеседуем с вашим дядей. Посмотрим, что он нам скажет. — Полицейский поспешно поднялся. — Но если вас интересует мое мнение, то я считаю, что вам стоит перестать играть в детектива и всерьез поговорить с мальчиком.
В этот момент словно холодная рука сжала мое сердце. Я осознала свое тотальное одиночество.
* * *
И снова на некоторое время наступило затишье. Хенрика отослали в школу-интернат во Франции. Дядя Маркус ездил в столицу по делам и возвращался домой только на выходные. Несколько лет в усадьбе царили тишина и покой. Я занималась своим фондом и волонтерской деятельностью. Надеялась, что самое неприятное позади. Мать больше не появлялась, и я от души желала, чтобы она обрела покой.
Но потом в усадьбе появились Эмили и Карин, и все изменилось. В жизни не встречала таких непохожих людей.
Карин ворвалась в нашу жизнь, как поток свежего воздуха. Наполнила комнаты своей энергией, вдохнула жизнь во все, что до того было мертвым. Эмили скорее напоминала безголосый предмет, узор на обоях. Дядя Маркус выбрал ее, девочку из богатой семьи, тихую и застенчивую, в жены Хенрику.
Карин была нашей экономкой. Темные густые волосы до пояса. Округлые формы. Красивые глаза и беззаботный смех, так неуместно звучавший в темных залах.
Дяде Маркусу уже перевалило за семьдесят, но взгляды, которые он бросал на Карин, показывали, что возраст ему не помеха. А Хенрик и вовсе ума лишился. Он буквально ел ее глазами, следовал за ней повсюду. Карин отклоняла его ухаживания — вежливо, но решительно. А я снова оказалась в роли зрителя, наблюдавшего эту игру в кошки-мышки, которая, как я знала, рано или поздно закончится катастрофой.
Однако прошло еще несколько лет, прежде чем все случилось.
Хенрик ходил кругами вокруг Карин, словно кот вокруг сметаны. Но каким-то непостижимым образом ей удавалось держать его в узде. Вплоть до того самого трагического дня.
Я ездила на материк и вернулась домой только вечером. Стояла зима, уже стемнело. Дверь в спальню дяди Маркуса была закрыта — я поняла, что он отдыхает. Годы наконец стали брать свое, и временами дядя выглядел очень усталым — к моей невыразимой радости.
Тишину, встретившую меня в доме, почти сразу же разрезал жуткий крик. А потом — еще один, громче. Когда я вбежала в кухню, было уже поздно. Хенрик завалил Карин на пол и держал ее, схватив за горло, двигаясь на ней, как каток. Когда я влетела в дверь, он издал глухой стон и скатился с нее.
Я опоздала на какие-нибудь десять-пятнадцать минут. Если б я чуть-чуть поторопилась, бежала бы всю дорогу от парома… Хенрик обернулся, заметил меня, приподнялся и сел на полу. Потрясенная Карин продолжала кричать. А я стояла, словно упав с Луны. Тут у меня возникло желание обнять Карин, но она резко поднялась и посмотрела на меня сердитым взглядом. Потом схватила чугунную сковородку, швырнула ее в голову Хенрику так, что тот едва успел увернуться, и выбежала из комнаты, а Хенрик остался сидеть на полу. Он посмотрел на меня с дурацкой ухмылкой.
— Черт, мы так хорошо развлекались…
В эту секунду мне показалось, что это дядя Маркус сидит на полу и смотрит на меня. Жизненный круг замкнулся — все вернулось к тому, с чего начиналось зло.