Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути - читать онлайн книгу. Автор: Захарий Френкель cтр.№ 199

12 сентября. Был в Институте для усовершенствования (ГИДУВ). Труп, а не живущий и борющийся организм. Нева с Охтинского берега. Виды русского города через Неву на Смольный монастырь и собор. Томительная пустота. Домой попал в 9 часов вечера.

14 сентября. Утром — выкопал ведро картошки, снял брюкву. Свёклы и турнепса — две тачки. Спилил три подсохших рябины. Устроил под домом третий ящик с овощами. Ваня Савраскин — в пьяном, привычном для него состоянии. Разнуздан. С безмерным самомнением, развязен до наглости, но всё же есть какая-то симпатичная черта — любовь к труду, к справедливости и равноправию. Напился одеколоном.

15 сентября. Утром — 5.30. Заморозок. Ледяная корка на листьях капусты, помидоров и пр. Замёрзли огурцы, тыква, кабачки. Опять бандитское нападение на грядки турнепса. Выборочно похищены самые крупные экземпляры. Срезанная ботва навалена на грядки. Ввиду мороза, а больше в предупреждение хищений, целый день убирал «урожай». Снял 10 кабачков, 6 головок цветной капусты, полную чашку мелких огурчиков. Снял почти всю египетскую свёклу (около 1 п[уда]), более 2 пудов кормовой свёклы и около 1 пуда брюквы (самые крупные — более 2 кг каждая), до 6 кг кочанной капусты. После обеда окончательно выкопал картофель (три полных ведра) и снял более крупный турнепс. Осязательно ясно, что зиму не прожить с таким малым запасом овощей.

21 сентября. Продолжал весь день работы по уборке овощей. Была комиссия по осмотру нашего дома на слом. Одна за другой рвутся нити, связывающие меня с жизнью. Этой беды мне не пережить.

24 сентября. Весь день прошёл под грохот от слома Богдановского чёрного североскандинавского замка. Работал по уборке довольно скудных остатков урожая корнеплодов. Значительную часть изгрызли мыши, другую часть — разворовали. Собрал ещё ведро моркови, ведро репы и ведро мелкой свёклы. Бессмысленная вредительская система слома большого деревянного дома — ещё не съехали жильцы и не свезена вся мебель, в окнах — во весь проём зеркальные стёкла, в доме — дорогие дверные, оконные, печные, санитарные приборы, а крышу уже пробили и варварски рушат и крушат трубы, рубероид, разные балки.

25 сентября. С утра убирал срубленные деревья рябины. С рябиной целая эпопея. Голодный запрос на ягоды. Невыносимо унизительна необходимость постоянно стягивать и гнать с деревьев женщин, постоянно устремляющихся на рябины, как раньше это проделывали свиристели, дрозды, рябинники и галки. Затем собрал большое ведро свёклы. Подготавливал к пересадке малину.

7 октября. С 11 до 14.30 Горздрав, научное бюро санит[арной] статистики. Обсуждение моего доклада о постановке изучения динамики демографических показателей в период войны. Решено созвать общее собрание Об[щест]ва гигиены. С 14.30 — 2-й ЛМИ до 17 часов. Домой вернулся в 8.30 вечера. От Илиньки чудесное письмо — вполне ответственного советского гражданина в беспредельно ответственное время.

9 октября. Целый день один на «Полоске». Осенняя уборка. На чердаке зашивал фанерой разбитые окна. Визит «уполномоченного» милиции. Всё обнюхивает, осматривает, ищет, а может быть это манера гоголевского городничего для активного воздействия на «преступления».

10 октября. Полдня ожидал возможности сесть в № 20, потом поехал в Озерки (своеобразная картина осени и разрушения, чудесный ландшафт) и только к 16 часам добрался до Финляндского вокзала. Домой попал наполовину пешком (аварии трамвая), измученный, усталый. Дома — безжалостно холодная атмосфера. На душе беспросветно серо. Сыро, холодно…

11 октября. Пока недостаточно светло утром — возился с колкой дров и заготовкой в сарае растопок.

29 октября. Один, как перст, на «Полоске». Холодно. Часа два отняла готовка из овощей и тушёнки супа с добавкой рябины, свёклы и нескольких сухарей. Насытился. А дела столько, что если бы была не одна, а две головы, и не две — десять рук, а часов, пока светло, не 5 (c 11 до 16.15), а вдвое больше — всё равно всего не переделать, самоугрызение.

В 18 ч[асов] прошёл через «городок бараков» на Лахт[инской] ул. (по пути за хлебом). Сплошное разрушение на топливо для в[оинской] части. Для скорейшего разрушения — механизация, вороты, стальные тросы. Остался лес стояков. Жутко смотреть.

2 ноября. С 15 до 17.30 — состоялось заседание Гигиенического об[щест] ва. Моё вступительное слово посвящено было памяти умерших с конца 1941 г. членов О-ва (К. О. Шашев, С. И. Перкаль, А. А. Ашахмин, А. А. Садов, проф. Волжинский) Добавлены сведения о смерти проф. 1-го и 2-го медицинских институтов Полякова; какие-то глухие, тревожные слухи о В. А. Углове. Затем минут 45 мой доклад на тему о демографической проблеме, порождаемой войной, и доклад Е. Э. Бена «Итоги лечебно-профилактической деятельности Ленинградского] здравотд[ела] за год войны». Присутствовали всего 20 лиц, но кроме Бена — это всё более или менее новые для Гигиен[ического] об[щест]ва люди и привычных участников наших заседаний не было. Одни, видно, находятся на фронтах, а многих нет уже в живых. Вышел после заседания с Евс[еем] Эм[ануиловичем] Беном. Он незлобивый, дружелюбный, милый человек. Свою душевную мягкость старается прикрывать иронией и шуткой. Настойчиво убеждал меня взять у него полкилограмма хлеба, так как по пути он в лавке взял на два дня 1 килограмм.

Огорчает меня безнадёжное отсутствие душевной чуткости, раздражённость Любочки. С нею связывались у меня надежды на развитие её природной одарённости не в сторону банального эгоистического переживания, а в направлении чуткости к людям, тонкости и отзывчивости на их запросы. С 1 часа ночи до утра мучительное томление. Угнетает отсутствие света. Перебрал мысленно все возможности на ближайшие месяцы. Прихожу к тяжёлому заключению о трагически неизбежном конце. Никаких шансов пережить шесть месяцев холода, голода, темноты, беспросветности, пустоты вокруг ^[320].

3 ноября. Преследует и гнетёт чувство голода и ещё больше — всё нарастающий страх перед голодом.

7 ноября. Утром, при изрядном морозе (до 12 градусов) обычная работа по разыскиванию топлива. Со страхом смотрю на ничтожное количество дров (хватит на 2–2½ месяца при самом бережливом расходовании, а как дальше?). Во второй половине дня пришли Любовь Карповна и Любочка, переутомлённые, переудручённые тяжестью обстановки… Вечером — воздушная тревога.

9 ноября. В 12 часов собрался, чтобы попасть в город для переговоров о возможном издании книги о старости с Лавкой писателей. Воздушная тревога прервала путь. Прошёл пешком через Английский проспект к Ланской; здесь пошли трамваи. Доехал до Нейшлотского, опять воздушная тревога. Пешком до Финляндского вокзала. Ожидал на морозе часа два до конца тревоги. Впадал в отчаяние. Ни назад, ни вперёд. Только в 16 часов пошли трамваи. Доехал на № 30. Воспрянул духом от тёплого приёма в больнице им. Либкнехта ^[321]. Домой добрался удачно, без воздушной тревоги. К моему изумлению — на «Полоску» вернулись все женщины 3-х поколений. Радость встречи, омрачающаяся раздражённостью.