Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути - читать онлайн книгу. Автор: Захарий Френкель cтр.№ 171

С волнением и слезами признательности слушал я в этой обстановке талантливую лекцию. В следующие дни я ближе познакомился с П. Н. Берковым. Так же, как и я, он не мог никакими догадками объяснить себе причину тогда уже довольно длительного своего содержания в БД. На допросах он подвергался ещё более чем я, изнурительным и мучительным приёмам, чтобы заставить его измыслить какую-либо версию своей виновности перед советской властью. Так как он был перед арестом в научной командировке в Вене, то от него добивались, чтобы он признал себя виновным в доставке в Австрию недозволенных сведений из СССР. Его так же заставляли часами стоять, опираясь о пол пальцами рук и ног. Это причиняло страдание до потери сознания. В конце концов, он написал длинное и обстоятельное признание, в котором приписал себе деяния дипломата какой-то французской повести наполеоновской эпохи, причём все лица, которым производилась мнимая передача сведений, были названы именами персонажей этой повести. После этого его перестали тиранить, и дело пошло на оформление для окончательного приговора. Забегая вперёд, упомяну, что при пересмотре дела несколько месяцев спустя, Павел Николаевич рассказал всё это пересматривающей инстанции, была произведена сверка его «признаний» с литературным оригиналом начала XIX в., и Павел Николаевич был освобождён и возвращён к чтению лекций в Ленинградском университете.

В следующие дни, в те же часы и в той же обстановке, состоялись лекции Павла Наумовича о древнейшей египетской письменности, о литературе древнего Китая и Индии. За отсутствием карандаша и бумаги я не мог запечатлеть мою признательность, как одного из слушателей Павла Наумовича, но я ему на словах сказал посвящённый ему мною акростих:

Павел Наумович сразу же расшифровал акростих и скрытый в нём образ взрастившего на великих творениях тысячелетней истории человечества живого творчества современной литературы, надиктовал мне на память, к сожалению, мною забытый и не восстановленный, его акростих по моему адресу.

В один из вечеров, когда Павел Наумович сделал перерыв в своих лекциях по истории мировой литературы, камера наша, с её населением более чем 140 человек, с большим интересом слушала рассказ инженера — строителя гидростанции А. И. Радченко о его путешествии по Швеции и впечатлениях его о Стокгольме и других городах этой страны. Вскоре после возвращения из командировки он, как и многие другие инженеры, попал в БД. Он глубоко возмущался ничем с его стороны не вызванными обвинениями и отказывался от сочинения каких бы то ни было измышлений и самообвинений. Он уже длительный срок переносил издевательства. По-видимому, это был хороший специалист в узкой отрасли инженерного строительства, но достаточно примитивный и мало разбирающийся в вопросах общественно-политических. В своём живом изложении впечатлений туриста от шведских городов, он попутно, между прочим, утверждал, что в Ленинграде пришло в упадок всё его былое санитарное благоустройство; что раньше в Ленинграде были хорошие мостовые и лучшие санитарные условия, а после революции благоустройство города пришло в полный упадок.

Когда он окончил, я попросил разрешить мне, как специалисту, много лет занимающемуся вопросами благоустройства города, внести некоторые поправки и осветить гигиеническое положение Ленинграда. Я указал, что до Октябрьской революции в прежнем Петербурге было лишь показное внешнее благоустройство, и оно ограничивалось только центральными частями города, где жила лишь знать и более богатые слои населения (купцы, высшие чиновники и пр.), а в тех частях столицы, где жили рабочие, — за Нарвской заставой, на Шлиссельбургском тракте — улицы совсем не имели никакого благоустройства, утопали в грязи. В этих частях города не было ни водопровода, ни уличных труб для отвода грязных вод. Я сослался на мои печатные отчёты и доклады 1898–1902 гг. и ряд позднейших работ о холерных и брюшнотифозных эпидемиях в Петербурге. Только после революции появились в Ленинграде благоустроенные мостовые, не булыжные и негодные в санитарном отношении деревянные, а брусчатые и асфальтобетонные. Водопроводная сеть охватила все части города и вода стала подаваться обезвреженной. Да и все показатели санитарного состояния населения резко улучшились: не стало холерных эпидемий, резко сократился брюшной тиф, показатель смертности снизился с 23–25, почти вдвое, до 13–14 на тысячу населения. Увеличилось число и доступность городских садов, появилась сеть детских учреждений. Трудно всё благоустройство осуществить единовременно, сразу; но сделано после революции уже чрезвычайно много и разработан вполне реальный обширный план строительства во всех отраслях благоустройства и жилищного строительства. Точное знание положения, фактические данные, которые я сообщал в ответ на скептические замечания инженера Радченко, устраняли у слушателей всякие сомнения в том, что в советские годы начался и всё шире развёртывается процесс коренного и всестороннего благоустройства города и жилищного и коммунального строительства.

Раздышка моя от допросов продолжалась недолго. Меня опять вызвали в утренние часы. Допрашивал Леонтьев, тот самый, который ночью угрожал мне, что рукояткой револьвера разобьёт мне череп, если я не назову имена и фамилии всех моих знакомых. На этот раз он предложил мне сесть за отдельный столик, на котором стояла чернильница и лежал листок бумаги, и написать ответ на вопрос о голубях: кто мне привозил или приносил голубей, сколько и когда. Вопрос был так бессмыслен и так явно нелеп, что я просто не мог понять его. Я ему объяснил, что никаких голубей у меня не было, и я не могу понять, чего он от меня хочет. Он быстро подошёл к столику, за которым я был посажен, и стал наносить мне удары по лицу и плевать мне в глаза. На мои вопли вбежал тюремный страж, у которого я просил дать мне воды, чтобы помыть лицо. К моему удивлению, на этот раз стражник, не спрашивая разрешения у следователя, поправил сваленный на пол стул и быстро принёс чашку воды и помог мне умыться. «Следователь» предложил мне выпить принесённое по его распоряжению молоко. Его предложение осталось без всякой реакции. С грубой, общепринятой у этих палачей бранью, он приказал мне написать ответы на вопросы о голубях. Я написал, что голубей не разводил, никто никаких голубей мне не приносил и не привозил. После этого я был отправлен в камеру. Оказалось, что в камере были слышны мои вопли. Предложенные мне вопросы о голубях не вызвали удивления у моих товарищей по камере. Мне разъяснили, что следователь имел в виду почтовых голубей, чтобы пришить мне построенное на этом обвинение.

Ночью меня опять повели на допрос. Этот допрос тянулся долго. Сначала его вёл молодой парень — Фалин. Он долго и много говорил, вернее не говорил, а кричал, укоряя меня за то, что тридцать лет тому назад я был членом 1-й Государственной думы. Следовательно, теперь я должен ответить за все «провинности» фракции, к которой я принадлежал, и должен раскрыть все пути, которыми поддерживаются сношения с бывшими членами Думы. Я очень спокойно разъяснил, что решительно и безусловно ни с кем из бывших членов Думы не поддерживаю никаких связей и не знаю, живы ли они и если живы, то где находятся в данное время.