Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути - читать онлайн книгу. Автор: Захарий Френкель cтр.№ 115

Главным врачом уже открытого на Волхове туберкулёзного санатория оказался Я. О. Крыжевский, которого я знал ещё с 1910 г., когда он был ночлежно-санитарным врачом, сотрудником Н. Ф. Гамалеи и К. В. Караффа-Корбута по организации санитарного надзора за ночлежными домами. Пока А. Я. Штернберг занимался исследованием больных и консультациями по поводу назначений им, я ознакомился с помещением и усадьбой санатория. Значительная часть усадьбы была занята густыми зарослями ольхового молодняка. Для прогулок больных имелась лишь небольшая дорожка на прилежащей к зданию части двора. Я попробовал в натуре наметить дорожку достаточной протяжённости и интересную по планировке. Это мне удалось сделать без большого труда. По намеченной мною трассе без особых усилий и затрат можно было с помощью самих больных создать хорошую дорожку с местами для отдыха в беседках. Мне хотелось на живом примере показать возможность организации прогулок больных и пребывания их на открытом воздухе даже в трудных условиях. К сожалению, и А. Я. Штернберг, и его ученики недооценивали значение санитарно-гигиенических условий и, прежде всего, прогулок, отдыха и занятий на открытом воздухе среди приятных и ласкающих глаз природных видов.

При осмотре Селищенских казарм (одного из самых крупных Аракчеевских городков) пришлось убедиться в необходимости слишком крупных затрат для переустройства их под благоустроенное современное больничное учреждение, тем более для туберкулёзных.

В связи с длительным моим пребыванием на Международной гигиенической выставке в Дрездене в 1911 г. и последующими поездками за границу, а вслед за тем начавшейся мировой войной я на довольно длительное время отошёл от активной работы в кадетской партии. Только в мае 1916 г. ЦК партии Народной свободы вновь восстановил со мной тесную связь и призвал к активным действиям. Это было обусловлено тем, что именно тогда при обсуждении хода предварительных действий по подготовке к избирательной кампании в 5-ю Государственную думу среди членов ЦК распространилась мысль об увеличении числа кадетских депутатов в этой Думе за счёт возвращения к политической жизни «выборжцев» — членов 1-й Госдумы, которых некогда лишили права вновь избираться в парламент. Возникла мысль о создании для них (т. е. нас, осуждённых по Выборгскому процессу) цензов путём амнистии или изменения соответствующих статей в избирательных законах, чтобы официально выставить наши кандидатуры. Предполагалось подготовить такие цензы для Ф. Ф. Кокошкина, князя Д. И. Шаховского, Н. А. Гредескула, М. М. Винавера, князя Урусова ^[206], П. А. Садырина ^[207] и меня. Хотя быстро провести это через действующую Думу не удалось, я вновь начал активно участвовать в политических акциях кадетской партии.

Приближался 1917 год. Неудачи на фронте, постоянные дополнительные мобилизации, начавшие уже давать о себе знать продовольственные затруднения в связи с перегрузкой железных дорог военными перевозками, а затем и наступившим полным расстройством системы сообщений, — всё это вызывало глухое, всё растущее недовольство. Нарастало внимание к отражению общего неудовлетворения в речах и спорах в Государственной думе, к поискам выхода из ухудшавшегося у всех на глазах положения на фронте и в тылу. Стихийно падала в низах уверенность в устойчивости, во всесилии попечительного начальства. Я помню, что даже в военном госпитале в нашей лаборатории возникали вольные разговоры с критикой правительственных распоряжений и с одобрением наиболее острых обличительных речей думской оппозиции. Однажды даже во время такого разговора один из санитаров из числа выздоровевших раненых подал реплику:

— Ничего тут не поделаешь, сам царь служит опорой всего расстройства и на фронте, и в государстве.

На эту реплику последовал ответ:

— Значит, и царь слетит, а без него дело можно выправить.

В середине февраля ^[208] в Петербурге начались уличные собрания. Идя в санитарно-техническое бюро из своего Лесного, где я жил, я видел, как жандармы и казаки разгоняли манифестацию на Невском у Публичной библиотеки и Гостиного Двора. В 20-х числах февраля добраться из Лесного в город стало трудно, а затем и совсем невозможно — останавливались трамваи. Пришли известия, что в Государственную думу пришёл в полном порядке целый полк и отдал себя в распоряжение выделенного Думой Комитета, что в городе всюду идут собрания, в которых участвуют военные — солдаты и офицеры; что группы манифестантов арестовывают министров и пр. Я отправился в город пешком. На Сердобольской было очень нелегко пройти по Выборгскому шоссе к Сампсониевскому проспекту. Артиллерией обстреливали каменный дом, в котором засели офицеры с воинской частью, пришедшей усмирять присоединившихся к народу солдат. Густые толпы людей двигались к центру города. На Сампсониевском проспекте у Бабурина переулка с чердака дома через слуховое оконце по двигавшимся массам велась пулемётная стрельба. Она то прекращалась, то вновь возобновлялась. Пришлось проходить, прижимаясь к стенам домов, чтобы не попасть под обстрел, как приходилось это делать на фронте, в Сольдау. Тут же образовалась дружина добровольцев, занявшая все выходы из дома и организовавшая захват полицейского, производившего обстрел. На Литейном проспекте люди двигались плотными массами по тротуарам и у тротуаров. По мостовой проносились грузовики с группами солдат, присоединившихся к народу. Их встречали приветствиями.

В санитарно-техническом бюро и областном комитете рассказывали много непроверенных слухов об аресте министров, об образовании думского Комитета. С трудом возвращался я среди той же давки домой, в Лесное. Ещё продолжался артиллерийский обстрел казармы, где засели не сдававшиеся офицеры.

Совершенно созрело у меня осознание того, что происходит революция, а не просто демонстрации. Что нужно всё, что только возможно, сделать, чтобы обеспечить условия для жизни выбившихся из привычной колеи людей. Нужно накормить эвакуированных больных и раненых в госпиталях, достать, во что бы то ни стало достать, хлеб для населения. Ведь все лавки были закрыты. Из города в Лесное, например, не было никакого подвоза.

Придя домой, я рассказал всё, что видел собственными глазами и узнал по слухам. Вместе с моею женой Любовью Карповной мы прошли по улицам Лесного. Был уже поздний вечер. Из города возвращались разрозненные группы людей, возбуждённых, охотно делившихся всеми впечатлениями дня, всем, что видели, о чём слышали. Вопрос о том, что будет завтра, забота о том, куда, как следует направлять ход событий — не занимал никакого места во всех этих рассказах.