Завтра может не быть - читать онлайн книгу. Автор: Анна и Сергей Литвиновы cтр.№ 48

Отчасти здесь могла пригодиться Ольга Егоровна. Он возобновил свои к ней визиты, оставался на ночь и видел: она все больше влюбляется в него. Дело было не только в том, что в то время женщине под сорок трудно было найти себе мужичка. И не в том, что он оказался гораздо более раскованным и подкованным в делах сердечных, чем зажатый и грубоватый среднестатистический советский мужлан. Но он еще и сам искренне влюблялся в нее – своего агента – и старался, чтобы ему с ней было хорошо: и в постели, и до нее, и после.

Хотя – да, конечно, он ее использовал. И однажды сказал после жаркой постельной встречи: «Боюсь, мне придется уехать».

– Куда? Когда?

– Того, ради чего я приезжал в столицу, добился: доложил о ситуации на самый верх. Теперь мне как-то надо устраивать собственную жизнь, искать работу. В Москве у меня прописки нет – значит, и на службу никто не возьмет.

– И куда ты думаешь? Кем?

– Махну в Сибирь. На стройки семилетки. Там большие возможности, рабочие руки всюду нужны. Вон Ангару скоро будут перекрывать ради Братской ГЭС. Город рядом возводят, комбинат алюминиевый. Найду себе применение.

– Возьми меня с собой.

– Тебя? Профессора? Искусствоведа? Спеца по зарубежной литературе? А что ты будешь делать в тайге?

– В школе преподавать.

Разговор принимал нежелательный оборот: не нужна она ему была ни в какой Сибири, и его самого Ангара с Иртышом в реальности ни разу не манили. Потому он усмехнулся:

– Ты живешь в четверти часа ходьбы от Кремля и преподаешь в самом блатном вузе Советского Союза. А там будешь щеголять с мая по октябрь в болотных сапогах, остальное время – в валенках. И радоваться, если передвижка вдруг привезет тебе документальный фильм режиссера Головко. Да ты там первая меня возненавидишь. – И продолжил как о деле решенном: – Я завтра возвращаюсь к себе, в Ленобласть. Надо освободить служебную жилплощадь, прочие формальности закруглить. А потом посмотрю, что делать. Дружок школьный в Мурманск меня зовет. Обещал на торговый флот устроить. Может, даже в загранку получится ходить.

Лицо ее вздрогнуло, как от удара. Глаза стали наливаться слезами. А потом она бросилась к нему:

– Сашенька! Не надо в Мурманск! Возвращайся! Приезжай ко мне, снова! Пожалуйста! Я что-нибудь придумаю!

Но он ничего не пообещал и уехал.

* * *

Петренко возвращался в свой любимый город.

Отец изначально служил в Ленобласти – в Каменке. Потом его с матерью и старшими сестрами помотало по гарнизонам, по дальним городкам. А затем батя, преданный и умный служака, дослужился, наконец, до счастливого назначения: сюда, в Ленинград, в штаб округа.

Родители в ту пору были уже немолоды – папе за сорок, маме – под сорок, но по тогдашним временам она тоже считалась «старородящей». Зато отец носил на погонах три больших звезды с двумя просветами, а вскоре получил генеральскую должность и звание.

В Ленинграде отцу дали квартиру, да в центре. Здесь Петренко в восьмидесятых учился в школе – и не где-нибудь в Купчино, а в блатной, центровой, на улице Восстания, в здании бывшей гимназии.

В год, когда Петренко школу окончил, – Ленинграда как раз и не стало. Начался Петербург. И город этот как-то сразу превратился в бандитский, что справедливо показано в кинофильме «Брат» и одноименном сериале.

Молодой же Петренко все свое детство, да и отрочество тоже, хотел лепить жизнь по лекалам отца. Служить Родине, как тот, только в улучшенном и усиленном варианте. Потому в девяносто первом поступил в Краснознаменный институт ^[43] – ровно в тот год, когда СССР разрушался и разваливался.

Отца тогда же выпроводили на пенсию, и вскоре этой пенсии стало хватать только на самое скромное пропитание. Родители переселились на дачу в Белоостров и принялись, чего в советские времена никогда не делали, растить картошку-моркошку-свеклу, поставили парник для помидоров-перцев-огурцов. И кто его знает, может, именно эти тяготы в поисках хлеба насущного свели папаню преждевременно в могилу? Или переживания по поводу родной армии, «дурака (по словам отца) и пьяницы Ельцина»?

Батя ведь ушел из жизни в шестьдесят семь – разве возраст, по нынешним временам, для непьющего мужика, который по утрам ледяной водой обливался, а зимой по двадцать километров на лыжах отмахивал? Скоропостижный, стремительный инфаркт, а «Скорая» к отставнику два часа ехала, и реанимировать поздно оказалось.

А вскоре и мамочка убралась – рак сожрал ее за год, но Петренко уверен был: дело в том, что очень она без своего Сашеньки тосковала.

Старшая петренковская сестра, Аленка, тоже жизнь с армией связала, но в женском варианте. Замуж выскочила в двадцать лет, в восемьдесят пятом, когда молодой лейтеха еще представлялся всей семье прекрасной партией. Тогда отец погоны с генеральской звездой носил, поэтому принял участие в судьбе зятя и пристроил его неподалеку, в Ленобласти.

Зять успел дослужиться до капитана, и двух племяшек очаровательных сестрица родила к моменту, как все в стране стало разваливаться, а его денежного довольствия хватать только на хлеб и воду. Многие офицеры отправились тогда на рынки кроссовками торговать или охранять ночами торговые точки. Но муж сестры оказался гордецом. Сначала заявил: в целях экономии отказывается принимать пищу, а чтобы силы сберечь, в свободные от службы часы лежал, не двигаясь, на диване.

А потом отправился дежурить по части и снес себе полчерепа из личного оружия.

Сеструха, конечно, тяжело суицид суженого пережила, но две девочки на руках. Жизнь продолжалась, поэтому пришлось выскочить за натуральнейшего мужика – пьющего, курящего, матерящегося, который вечно ее дочками попрекал и куражился, что взял с двумя «довесками». Стала Аленка с ним хозяйство вести в ужасной деревенской избе без удобств. Живые наличные семья получала, продавая на дороге грибы да чернику. Однажды, уже в нулевые, Петренко к ним погостить приезжал, но больше суток не вытерпел. На сестру было больно смотреть – преждевременно состарившуюся, с грубыми руками безо всякого маникюра, поврежденными артритом. Слава богу, племяшки выросли и выпорхнули из этого ужасного места, замуж вроде удачно повыходили.

Средняя сестрица, Настька, совсем наоборот, пока в Ленинграде в школе-институте училась, вечно (явно в пику служаке-отцу) с хиппарями и диссидентами якшалась. Постоянно в «Сайгоне» просиживала. Выскочила в итоге в восемьдесят девятом за одноклассника Борю Бруштейна, а в девяностом – умотала с ним на Ближний Восток на ПМЖ. И это тоже для отца стало ударом – плюс для кадровиков фортель дочки стал поводом, чтобы батю в отставку спровадить.

В Израиле Настька совсем (с точки зрения Петренко) с дуба рухнула: приняла, вслед за Борькой своим, иудаизм и ревностно блюла заповедания Торы. Сама в Россию больше ни разу не приезжала, а Петренко к ней ввиду службы его не выпускали. Связи совсем ослабели, разве что эсэмэсками на Новый год обменивались.