1795 - читать онлайн книгу. Автор: Никлас Натт-о-Даг cтр.№ 20

Кардель пришел раньше назначенного часа, но Винге уже его ждал. Ждал, но не заметил: стоял с закрытыми глазами и покачивался, погруженный в неведомые Карделю размышления.

Кардель тронул его за рукав.

Винге вздрогнул.

— О… Жан Мишель… я ждал вас не раньше, чем через четверть часа.

Кардель пожал плечами. Бриз с моря затих, выждал несколько секунд и переменил направление. Кардель принюхался.

— Чем это от вас пахнет, Эмиль?

— Как это — чем?

— Другой запах. Не ваш… — Кардель подумал немного и начал перечислять: — Хвоя, смола, горшечная глина… такой в городе нет.

— Позвольте принять ваши ольфакторические ^[9] наблюдения за комплимент. Дорога и в самом деле была неблизкой. Скоро выветрится.

— Оль… фак… как вы сказали? Впрочем, неважно. Долгонько вас не было. Уже июль.

— Позвольте мне не давать оценку эффективности конному сообщению, иначе мы просидим здесь до следующего июля. Что нового в Стокгольме?

— В Стокгольме? Ничего особенного. А вот Копенгаген… да вы наверняка слышали. Копенгаген сгорел. Пожар начался в гавани, и уже через двое суток… Тысяча домов, от королевского дворца остались одни головешки, в руинах поселились бродяги. А что у нас в Бергслагене?

— Сведения кое-какие есть, но достаточно двусмысленные. Хотя Сетона там нет.

— Что и следовало ожидать.

— Но, как сказано, кое-что. Я говорил с людьми, знавшими его ребенком.

— Ну да… мальчуган с розовыми щечками, охотно помогающий старикам и инвалидам вроде меня.

— Говорят, хочешь понять другого, пойми самого себя. У меня было много времени на перегонах. Чтобы поразмышлять, насколько мое собственное детство повлияло на то, кем я стал. И кем бы я мог стать, если бы все шло по-другому. А у вас не так, Жан Мишель?

Кардель обдумал ответ.

— Злобным уродом я стал не по причине несчастного детства. Собственная заслуга.

Винге жестом пригласил Карделя присесть на бревно, а сам пошел к группке матросов. Те уселись покурить на трапе. Шаткие сходни заметно покачивало волной, но они словно и не замечали. Великое дело — привычка.

Матросы по-шведски не понимали, перебрасывались словечками на неизвестном Винге языке. Тем не менее предмет разговора оказалось нетрудно объяснить жестами. В обмен на щепотку табаку они милостиво разрешили Винге зажечь щепку от огнива.

Он благодарно кивнул и вернулся. В последнее время Кардель все чаще видел Винге с трубкой. Раньше Эмиль не курил. Зато теперь не пьет — от перестановки слагаемых сумма пороков не меняется.

Осторожно держа между большим и указательным пальцами белую глиняную трубку, Винге присел на край бревна, но тут же встал.

Ветер продолжал свою игру: теперь он донес с Корабельного острова едкий запах кипящей смолы.

Эмиль явно чем-то взволнован: то встает, то садится, явно не находит себе места.

Уж не ошарашен ли он чересчур ранним появлением напарника?

В конце концов глубоко затянулся и устроился на бревне, провожая взглядом медленно исчезающие в нагретом воздухе призрачные восьмерки табачного дыма.

— У меня к вам вопрос, Жан Мишель. Мы почти никогда не возвращались к тому жуткому вечеру в анатомическом театре, помните? Сетон весьма охотно хвастался своими подвигами, но тогда у нас был единственный случай воочию убедиться в преступности его натуры. Собственно, не у нас, а у вас. Я хоть и заталкивал вас под лавку амфитеатра, но без большого успеха. Вы видели, что там происходит. Что?

— Что — что?

— Что вы видели?

— Да все я видел. — Кардель сплюнул. — И самого Сетона, и эту несчастную на столе.

— Вот-вот. Сетон. Как он выглядел?

— Как он мог выглядеть? Как всегда. Шрам на полрожи, выряжен, как павлин. Кружевное жабо и все такое.

— Я не о нарядах. Лицо. Выражение лица. Как по-вашему, он наслаждался зрелищем?

Кардель задумался и покачал головой:

— Больше изображал. Для студента. Мне-то показалось, напуган он до полусмерти. Так-то, конечно, трудно сказать, улыбается он или что. Из-за шрама не разберешь. Но что страшно ему было — точно. И вот что я вам скажу: я, когда с ним торговался насчет детей, сказал то же самое — дескать, видел, как ты от страха чуть не обоссался. И у него вид был такой, я бы сказал, виноватый… вот представьте: мальчонка ворует пряники из буфета, а тут его — цап за ухо.

Винге взялся набивать в трубку табак, хотя там оставалось еще больше половины. После каждой щепотки придавливал пальцем и делал несколько затяжек, чтобы не погас жар.

— В свете того, что вы сказали, Жан Мишель… что вы думаете про истории, которые он нам рассказывал?

— Припугнуть хотел. Даже не сомневаюсь.

— А возможно, даже преувеличил свою роль… хвастался, если можно так сказать.

— А что? И так может быть, почему нет.

Эмиль задумчиво запрокинул голову и на мгновение скрылся в густом облаке дыма. Кардель резко встал. Он не выспался, к тому же ему надоел загадочный тон Винге.

Винге встряхнул головой, будто очнулся.

— Простите, Жан Мишель. Но… у вас появились новые синяки? Или я ошибаюсь? Как идут ваши поиски?

— Кое-какие успехи намечаются.

— Вам надо отдохнуть. А завтра — хотите пойти со мной в Хаммарбю? Там и поговорим.

— На висельный холм? Да еще в субботу? Это еще за каким дьяволом? Я этого добра насмотрелся на всю жизнь, даже, думаю, и после смерти хватит. У меня и другие дела найдутся.

— А может быть… все-таки? У меня есть кое-какие мысли. К тому же вы будете смотреть не на казнь, а совсем в другую сторону. Может быть, счастье окажется на нашей стороне.

Кардель почесал зудящий шрам, посмотрел на солнце и сощурился.

— Может, и окажется, — сказал он, стараясь придать голосу как можно больше сарказма. — На чьей же еще? Не на стороне же бедняги на эшафоте. Думаете, Сетон туда явится? С чего бы это скрывающемуся беглецу идти на такой спектакль?

— Я кое-что слышал в Бергслагене. Почти убежден: если Сетон в Стокгольме, он будет там. Натура, знаете… у него и выбора нет.

Кардель, не успев войти в комнату, сел на стул, откинулся и провалился в сон.

И вот он опять мальчишка. Лет, наверное, тринадцати, но уже работает наравне с отцом — высоким, крепким мужиком, с ладонями как донца от бочек, постоянно раздраженным нехваткой денег. Их надел — крайний, дальше лес; никто не знает, где он кончается. Может, кто-то и знает, но тот, кто узнал, назад ни разу не возвращался. Хутор, если его можно так назвать, — деревянный сруб, проконопаченный мхом, с утрамбованным земляным полом, усыпанным для тепла еловым лапником. А надел на склоне холма — одни слезы. Сплошные камни. День за днем проходят в вечной борьбе: выкорчевывать камни и неизвестно откуда появляющиеся корни. Кардель еще в детстве понял: камни — тоже живые существа. Существа, противоположные человеку по самой сути. Их жизнь протекает в обратном направлении: из недр земли к ее поверхности. Рождаются где-то в глубине, можно сказать, в могиле, терпеливо поднимаются к свету и, достигнув цели, замирают. Копнешь — и появляется младенчески лысый череп здоровенного валуна, в прошлом году его точно не было. Иначе как объяснить, что на их земле урожай камней всегда больше, чем ржи? Была бы хоть какая-нибудь руда в этих камнях, семья бы разбогатела. И ладно бы, мелкие — чуть не каждую весну, не успеет прогреться и оттаять земля, обнаруживается новый камень с бочку величиной. Пока не выкорчуешь его ломами и лопатами, ничего не посеешь. Какие еще чувства может вызвать такая работа, кроме тоски и разочарования?