1795 - читать онлайн книгу. Автор: Никлас Натт-о-Даг cтр.№ 18

Человек напротив поднял левую руку, и Дюлитц осекся. Он впервые заметил, что огромный кулак черен, как уголь, с коралловыми следами крови его слуг. А пальцев и вовсе нет. Человек ли это?

— А дальше? Вы послали ее в Прядильный дом, это я понял. В Прядильный дом… А дальше? Дальше что?

— Думаете, я не понимаю, как ужасно это звучит? Но вы ошибаетесь. Поверьте, я не хотел ей зла. Большинство моих клиентов приходят ко мне сами, когда наделают кучу глупостей, в которых сами и повинны. Между прочим, и ее бывший муж тоже из таких. Но она пришла сама и попросила о помощи. Двести риксдалеров, чтобы спасти своих детей. За такие деньги многие мои работодатели покупают чесалки для спины из слоновой кости. А этот был готов заплатить и вдвое, и втрое, а может, и больше. Я предложил провести от ее имени переговоры с заказчиком, увеличить сумму, но она отказалась. Представьте: она отказалась!

— А сколько из этих денег вы собирались оставить себе?

Дюлитц решил говорить правду. Возможно, искренность хотя бы частично уравновесит презрение, которое звучит в каждом слове этого получеловека.

— Десятую часть. Обычно я беру половину, а то и больше.

— И, значит, вы полагаете, она так и лежит там, под стеной? Застряла и умерла?

— Нет. — Дюлитц затряс головой. — Нет.

— Откуда вам знать?

— Мы нашли пальта, который рассказал, как было дело. В Прядильном доме, я хочу сказать, — неохотно пояснил Дюлитц. — Стоило большого труда заставить его сообразить, что наше недовольство намного опаснее гнева надсмотрщика Петтерссона, которого он боится, как огня. Ее схватили на утренней поверке. Петтерссон занимался ею сам. Говорил довольно долго, а потом сам проводил к проходной и выпустил на волю. Тот же пальт поклялся, что узнает ее даже ночью. Что мы и попросили его сделать — быть начеку. И он клянется, что видел ее после этого. Правда, всего один раз. Ее спутник, мальчишка, заметил его и увел так быстро, что наш пальт и глазом не успел моргнуть.

— Когда? Где?

— Вам и в голову не придет. В театре! На премьере «Смирившегося отца» Линдегрена, если вы, конечно, следите за театральным сезоном. Он видел ее в толпе в партере.

Урод задумался. Глаза забегали. Он начал грызть ногти, сплевывая отгрызенные чешуйки прямо на пол.

Дюлитц решил воспользоваться моментом.

— Представьте — у меня в кармане стилет. Дамасская сталь, перламутровая рукоять. Он лежит там постоянно. Для безопасности. Мои занятия связаны, знаете ли… с определенным риском. Мой девиз вот какой: надо иметь оружие, но не надо им пользоваться. Стилет небольшой, но, заверяю вас, весьма острый. Может, я и не такой достойный соперник — старческой слабости пока никто не отменил, но мальчиком я весьма недурно владел кинжалом. Так что кое-какой вред нанести могу. Может, и скромный, но достаточный, чтобы отложить ваши поиски… задача, которую, как сказано, пытается решить еще кое-кто. И очень легко может вас опередить.

— И?..

— У меня есть кое-какие соображения насчет того, что именно могло произойти. Возможно, они вам пригодятся. И я охотно ими поделюсь, особенно если после этого вы окажете старику уважение и оставите меня одного. Мне надо позаботиться о приборке после вашего… э-э-э… визита.

Гость промолчал. Дюлитц принял его молчание за знак согласия. Пригнулся и заговорил шепотом, словно желая подчеркнуть важность и абсолютную секретность сообщаемых сведений:

— Девушку я послал за секретным посланием Магдалены Руденшёльд. Депеша своего рода, адресованная заговорщикам, сторонникам Армфельта. А возможно, она так и не сумела проникнуть в камеру Магдалены. Возможно, письмо она все же получила и потом каким-то образом лишилась его — ни та, ни другая стороны с таким риском смириться не могут. Ни заговорщики, ни подручные Ройтерхольма. Все, сбившись с ног, ищут эту бумажку. И я их понимаю — заложенная под королевство пороховая бочка. Каждую неделю — новые слухи о готовящемся покушении на герцога. Заговорщики мечтают убрать его с дороги, и не только его — и Ройтерхольма, и весь опекунский совет. Сеть раскинута как на салаку, ячея — мельче не бывает. Большая загадка — как девушке удается в эту сеть не попасться. А есть загадка еще загадочней: почему она не найдет способ назначить цену? Ведь может, поверьте, назвать любую сумму. Наверняка сообразила — она отнюдь не глупа. Боюсь, с ней что-то случилось.

Последнее предположение Дюлитца испугало Карделя куда больше, чем угроза пустить в ход кинжал. И жажда мести словно испарилась — все, чего можно было достичь в это утро, уже достигнуто. Он встал и вытер окровавленный деревянный кулак о гобелен на стене. На пастушеской идиллии остались безобразные ржавые следы.

— В следующий раз обязательно загляну в ваш карман.

— Что ж… может, случай и представится.

И Дюлитц остался один. Он никогда в жизни так не осознавал свою немощь. Ему уже не нужно защищаться, напряжение отпустило, и страх взял верх. Он с удивлением заметил, как все более крупной дрожью дрожат руки. Ничего нет хуже — на старости лет заводить новых врагов.

Никакого кинжала у него в кармане не было. В последний раз. Теперь он не расстанется с ним до могилы. Тяжелая ноша, хотя дамасский стилет почти ничего не весит.

Спустился в подвал, развел огонь в горне и начал плавить стекло.

— А над головами-то нашими, мальчик, высоко-высоко, отсюда не видно, — весы. Нынче одна чаша вниз поползет, завтра — другая. Но скоро, скоро все переменится и сложится, и тогда уравняются они, весы-то, успокоятся, запомни мои слова.

Тут нам и конец придет, мысленно закончил за нее Винге. Вряд ли он правильно истолковал загадочно-философские фразы старухи. Северный выговор, странные, чужие выражения. Возраст угадать трудно — стара, как само время. Может, сто лет, а может, все двести. Крошечная, сгорбленная, ни единого зуба, глубокие морщины с навечно въевшейся печной сажей. Глаза посажены очень глубоко, об их наличии можно судить разве что по заблудившемуся лучу света, которому повезло проникнуть под набрякшие веки.

Понять невозможно: то ли впала в детство, то ли предпочитает отвечать на его вопросы загадками.

— Пересядь-ка, сынок.

За стеной хижины сначала тихо, потом все громче слышался молитвенный шепот дождя. Впрочем, дом ее и хижиной-то назвать трудно. Конура. Покосившиеся стены вот-вот свалятся на очаг, потолок протекает как раз над ним. Она подбрасывает в печь кривые сучья. Не сразу, по одному. И говорит не переставая, но не с ним. С огнем.

Сакснес расположен очень живописно, даже красиво, дома словно плывут к небольшой площади на волнах невысоких холмов в междуречье. Церковь совсем рядом. Но и здесь его ждет неудача. На вопросы никто не отвечает. Не то что не хотят — попросту не знают, что ответить. Он, заикаясь и подбирая слова, пытается объяснить свое дело, но настороженность обитателей села преодолеть не удается. Любопытство южан никогда и ни к чему хорошему не приводит, этому их научили с детства. Весь интерес южан ограничен простым вопросом: а не слишком ли тут хорошо живут? Нельзя ли обложить еще каким-нибудь налогом?