Страна утраченной эмпатии. Как советское прошлое влияет на российское настоящее - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Рощин cтр.№ 37

При этом как-то мало обращается внимания на тот факт, что вообще весь этот «шансон», система тюремных понятий — культура отчетливо гомосексуальная. Просто по определению — так как, по сути, она является выражением образа жизни гомогенного изолированного мужского сообщества.

Не будем здесь вдаваться в социопсихологические описания закрытых тюремных групп, отметим главное: это очень жесткая, ориентированная на власть и подчинение система поведения в обществе, в котором люди лишены очень многого, но особо остро ощущают деприва-цию ^[33] в отношении обычного, гетеросексуального секса. Соответственно, секс в таких группах является вытесняемой сверхценностью.

При этом тюремная культура еще и потому так охотно воспринимается российским обывателем, что, как мы уже отмечали в других частях наших записок, российский обыватель «по жизни» несвободен и беззащитен. Поскольку государство обывателю не принадлежит и им не управляется, обыватель в «постсовке» находится в состоянии постоянного стресса, в ощущении опасности. Вокруг слишком много сильных — а обыватель слаб и одинок.

Блатная культура просто в максимально доступной и понятной форме материализует для обывателя его Страх. Это — страх быть «опущенным», то есть ритуально подвергнуться гомосексуальному насилию. В блатной культуре гомосексуальному контакту придается воистину огромное символическое значение: это и наказание, и выражение Власти, и понижение в социальном ранге «наказанного» практически «до нуля». То есть — полная катастрофа. Весь спектр идиом и крылатых выражений, которыми пользуются русские люди, обозначая саму эту процедуру «понижения в статусе», просто долго перечислять. Обращу лишь внимание на яркий глагол «отыметь», который, очевидно, буквально обозначает «превратить в неодушевленный предмет», в вещь.

Вот в этом вечном страхе «быть опущенным» российский обыватель и живет. Причем понимая, что от подобной участи его по большому счету ничто не защищает, кроме разве что многочисленности — «нас много, всех не…». Для обывателя образ пассивного гомосексуалиста с детства — это вовсе не просто человек, занимающийся какими-то нетрадиционными сексуальными практиками. Нет — до боли зримый образ социального краха, бездны под ногами. Хтонический ^[34] ужас из детских сновидений; самое страшное — дать кому-то заподозрить, что у них может быть с нашим обывателем что-то общее.

Но отсюда же — и острый, в чем-то болезненный интерес таких вот перепуганных обывателей к «объявленным гомосексуалистам» типа условного «Бори Моисеева». С вышеописанной точки зрения «объявленный гомосексуалист» — это как раз и есть «человек, упавший ниже некуда», «вещь», «помноженный на ноль» и т. п. Российский провинциал смотрит на них с ужасом, отвращением и. завистью. В которой, естественно, сам себе никогда не признается. Не потому вовсе, что сам хочет гомосексуального секса (чаще всего — вовсе не хочет), а потому, что такой «Боря Моисеев» — это человек «по ту сторону страха»: самое страшное, что только может быть на свете, с ним уже случилось, но он еще жив. Значит, жизнь без страха. возможна?

Властям, безусловно, выгоден жупел ^[35] «пассивного гомосексуалиста» как самого страшного кошмара жизни — «о, это может случиться со мной!». Это помогает держать обывателей в повиновении.

И отсюда же видно, что активно продвигаемое ныне на Западе отношение к гомосексуальному сексу как к «просто одному из бесчисленных способов доставить удовольствие себе и партнеру» разрушает этот жупел. Если в «опущении» самом по себе нет, «как нам тут подбрасывают», ничего такого уж жутко постыдного и катастрофического — тогда чего ж обывателю бояться?

Российская власть, вероятно, на инстинктивном уровне почувствовала угрозу. Речь ведь идет об одном из базовых способов психологического контроля над населением на % части суши. Поэтому и началось активное «противодействие Западу», попытки повторного табуиро-вания гомосексуальной темы.

Общая канва действий в инфополе понятна: гомосексуализм — это так ужасно, что о нем лучше вообще ничего не знать и не говорить. Гомосексуалистов — ни в спорте, ни на сцене — не существует (то есть все, кто себя таким образом проявляют, тут же проваливаются в преисподнюю без следа, превращаются в «социальный ноль»).

Властям оно, конечно, выгодно, но, прошу прощения за тавтологию, культивирование блатной культуры ведет к дополнительной невротизации и без того крайне нервного населения. Секс в России оказывается чрезвычайно перегружен символическими смыслами: в нем мало любви, мало даже гедонизма, но очень много отношений власти. Простой русский обыватель, в котором с детства живет концепция «опущения», в итоге начинает воспринимать любой секс, даже гетеросексуальный, как тот же самый способ наказания и понижения в социальном ранге.

В итоге интернет полон, к примеру, жалобами женщин на то, что вроде бы влюбленные в них мужчины… оказываются неспособными к половой близости с ними. И дело не в импотенции, а, как ни странно, в страстной и сильной любви: влюбленные не могут заставить себя «опустить» любимую.

Не стоит думать, что яростная гомофобия значительной части нашего населения показывает, будто бы среди нас так уж много «латентных гомосексуалистов». Вовсе нет. Эти люди просто глубоко невротизированы и испытывают страх. Страх, который нынешние власти посчитали нужным еще усилить.

Поговорим о провинциальной журналистике. На сегодня в подавляющем большинстве российских городов и весей выходят какие-то газеты, и даже не одна на город, а две или три. Местная пресса существует! Не сказать, что она при этом процветает, равно как давно уже нельзя назвать престижной профессию журналиста в русской провинции. Увы, журналистика нынче не приносит своим региональным адептам ни славы, ни влияния, ни тем более материальных благ.

Как следствие, в провинциальной журналистике мы наблюдаем тот же процесс, что в образовании и здравоохранении: профессия приобретает все более ярко выраженную половую окраску — а именно становится «женской». Увы, как бы неполиткорректно это ни звучало, но для России это верная примета: чем больше в какой-то профессии женщин — тем меньше в этой же профессии. нет, не мужчин; денег! Обратный закон срабатывает не всегда, но тоже почти железно.