Золото твоих глаз, небо её кудрей - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Харитонов cтр.№ 197

— Ну что ещё? — спросила она, садясь неизвестно на что. Впрочем, через пару мгновений оно оформилось как нечто деревянное и удобное для сиденья.

— Не переживайте, Алиса, — неожиданно мягко сказал крокозитроп. — Вы не виноваты, Никто не виноват.

— Это всё тентура, — вспомнила лиса следующую реплику.

— Да, это всё тентура, — печально повторил Розан Васильевич.

— Это мне кажется, или вы правда умерли? — решила уточнить Алиса.

— Да, я умер, — печально сказал крокозитроп. — Это так… неудобно, — добавил он, с трудом подыскав слово.

— Неудобно что? — не поняла лиса.

— Не жить. Видите ли, у живущего много возможностей. Он ими почти не пользуется, но они есть. А мёртвый… — он щёлкнул пальцами, — практически беспомощен. У нас даже чувств нет. Кроме чувства долга: нам его оставляют. Я, собственно, по этому поводу. Я вам должен, Алиса. И намерен закрыть хотя бы этот счёт. Если уж мне выпала такая возможность.

— Вы про деньги? — не поняла лиса. — Н-ну ладно…

— К сожалению, не про деньги, — крокозитроп приподнялся с узенькой коечки (оказывается, она была и он на ней сидел) и принялся расхаживать по комнатёнке (которая тоже каким-то образом обнаружилась). — Слухи о богатстве мёртвых сильно преувеличены.

— А со мной что сейчас? — забеспокоилась лиса. — Я не умерла случайно?

— Случайно — вряд ли. Но, скорее всего, вы живы. И находитесь на Поле Чудес. А я — наоборот.

— В смысле наоборот? — не поняла Алиса.

— Ну я же умер. И какие уж тут чудеса, скажите на милость? — грустно сказал крокозитроп.

— Но я же вас вижу и говорю с вами. Это разве не чудо?

— Это мой долг. Я же сказал: я вам должен. И не деньги эти несчастные, а гораздо большее. Я начал посвящать вас в тайное знание рыбонов. Помните?

Лиса на всякий случай сделала большие глаза.

— Значит, не помните. Даже про Пронойю света чистого?

— М-м-м… в общих чертах, — Алиса решила не обижать мертвеца.

— В общих чертах?! — Розан Васильевич неожиданно рассердился. — Я вам открываю величайшие тайны мира, а вы вся такая — «в общих черта-а-ах»!

— Й-извините, но про величайшие тайны я не спрашивала, — сказала лиса твёрдо. — Я спрашивала про тентуру, — она уже не стала добавлять, что задала этот вопрос только лишь из вежливости.

— Ну вот именно. Но чтобы узнать, что такое тентура, надо знать, что такое Аркона. А для этого надо знать о Первом Небе. А для этого надо знать о рождении мира. А для этого надо познать природу времени и основания бытия. Обычно это требует усилий. Душевных, интеллектуальных, нехуёвых при этом. Но от вас не потребуется ничего, кроме внимание. Вы всё увидите непосредственно сами. Учтите, это огромная честь.

Лиса вздохнула. Даже она, при всей её неопытности, понимала, что если на какой-то товар или услугу набивают цену — то обязательно что-нибудь попросят взамен.

— Вам от меня что-то нужно? — спросила она прямо.

— Гм. Вы как-то очень сразу. Но в чём-то вы правы, зачем тянуть. Вы извлекли из моего тела сперматофор? Он у вас?

— Да, — сказала лиса, потянувшись рукой к животу.

— Нет, доставать не нужно. Я вам верю, — голос крокозитропа стал просительным. — Прошу об одном: положить его в Септимию.

— Хорошо, конечно, — сказала лиса. — Если отсюда выберусь.

— Ну да, ну да, конечно, — зачастил крокозитроп. — Но если выберетесь — пожалуйста, дойдите до «Трёх Пескарей» и бросьте сперматофор в Септимию. За это я раскрою вам всё, что могу. Вы узрите тайны миров.

— А может, не надо узревать? — спросила лиса. Что-то ей подсказывало, что ничего особенно завлекательного она не увидит. — Может, вы просто расскажете? Ну, словами.

— Хорошо, буду давать комментарии по ходу дела, — сказал крокозитроп с таким видом, будто делает Алисе большое одолжение -

— и хлоп! — исчез.

Вместе с ним исчезло и всё остальное.

Лиса осталась одна посреди ничего — а там и её не стало.

Сперва не стало её самой: Алисы Зюсс, лисьей основы, двадцати одного года жизни, с APIF 8100, с правовым статусом человека. Всё это не то чтобыуничтожилось или забылось, нет — но перестало быть важным. Чувство было таким, будто с глаза сняли соринку, которая казалась огромной, потому что была слишком близко к глазу.

Потом не стало того, что было ей — того глаза, того духа, который некогда принял вид её и образ. И он тоже не исчез совсем, но перестал заслонять собою всё.

Потом просветлело и истаяло то невидимое, из-за чего было то, что было ей, — сама основа её существования.

Потом — не стало и самого существования как такового. Оказалось, и оно лишь покров.

На какой-то ничтожный миг она стала всем, потом — началом всего, а потом исчезла и сама идея начала, и осталось лишь безначальное: чистая НЕВЫНОСИМОСТЬ.

То, что осталось от сознания Алисы, соприкоснулось с ЭТИМ на ничтожно малую долю мгновения. Но этого хватило. Она шарахнулась от ЭТОГО прочь, как схватившийся за раскалённую вещь отшвыривает её от себя — не думая, сразу.

Нет, это была даже не боль. Это было то, что стояло за всякой болью. Это было бесконечное отрицание, отвержение, самая суть страдания. И причиной страдания было оно само. ОНО состояло из страдания, оно состояло из ненависти к себе. Оно было проклятием, проклинающим себя самоё, ибо больше нечего было проклясть — так как ничего, кроме него, и не было. Не было и его самого, ибо оно было небытием, мучительным и вечным, и при том бесконечно отвратительным самому себе.

Имени у него не было. То есть было, но Алиса сразу же забыла это слово . И схватилось за описание: оно было НИ ЧЕМ ИНЫМ, КАК ИМ САМЫМ. Желало оно лишь одного — перестать быть ЭТИМ САМЫМ, стать иным, ну хоть в чём-нибудь иным. Но ничего иного не было и быть не могло.

И тогда ОНО САМОЕ, не в силах выносить самого себя — положило себе конец. Разорвалось, сжалось и побежало.

На самом деле это было единым действием, просто не было слова, описывающего это разом. А также и того, что оно на самом деле не смогло этого сделать, потому что разорванные части начали изливаться друг в друга. И оно бежало — само в себя, само от себя. Ничто, которого ещё не было, изливалось в ничто, которого уже не было.

— Греки называли это π ρ ό ο δ ο ς, а латиняне — emanatio, но всё это одно и то же, но всё это одно и то же, — сообщил крокозитроп. — Ибо ОНО САМОЕ изблевало себя из уст своих же, ибо мучилось от отвращения к себе. И оно же испило свою блевоту, ибо блевать оно могло только в себя. Это и есть Изначальное Время, — заключил он.

И лиса увидела и постигла Изначальное Время. Оно состояло из переливания пустого в порожнее — то, чего ещё не было, становилось тем, чего уже не было. Это был поток пустоты, плещущий из тьмы во тьму.