Золото твоих глаз, небо её кудрей - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Харитонов cтр.№ 185

Страница

Артемон посмотрел на народного лекаря так, что тот прижукнулся, сложился как картонка и упал под стол.

Долго он там, впрочем, не пролежал. Минут через десять он уже держал кусок жёсткого шланга, вставленного Буратине в рот, а пудель, скобейдясь и матюгаясь, вливал в него масло. Деревяшкин мычал, плакал и грыз шланг, но бестолку: жаба зажимала ему нос, а сова при малейшей попытке блевануть клевала его в солнечное сплетение. Мальвина наблюдала за всей этой суетой вполглаза: она размышляла о том, как будет допрашивать Буратину: начинать ли с калёного железа, или сначала поработать электричеством.

Эффект от касторки был убедителен. Дерьмо из Буратины действительно вышло — с бульканьем и вонизмом.

— Фи, — сказала Мальвина, вставая с табуреточки. — Помойте тут всё, а мы пока подготовим инструменты. Артемон, у нас найдётся небольшая жаровня?

30 дня 12 месяца Тарзана 902 года Тарзана / 30 декабря 312 года о. Х. День.

Страна Дураков, домен шерстяных, крепость Болат-Юрт.

Current mood: blank/никакое

Current music: звон в ушах

Мирре Ловицкой снился Большой Зал Пуси-Раута.

О сновиденья поняш! Это вам не блёклые сны хомосапых, не глюки копытных, не трансцендентальные виденья инсектов. Поняшьи грёзы легки, изящны и полны волнительных подробностей. Вот и сейчас Мирре виделись сияющие хрустальные люстры над головой, торцовый пол , истоптанный тысячами копыт, ряды голов в балаклавах. Её окружали ароматы парфюмов, смешанные с ароматами тел, грив, лон. И главное, главное — ручьи, потоки, водопады няша, образующие незримо трепещущее в воздухе облако грациозности. Которой тут было пропитано всё, всё, всё.

Она шла по узкой дорожке алого бархата средь разгорячённой толпы. В маске Мирра была, в белоснежной эмалевой маске. Гордое лицо её стягивала Золотая Узда. Она шла, чувствуя кожей устремлённые к ней взоры. Они горячили, они будоражили кровь. С каждым шагом Мирра будто росла, становилась выше. Крепла шея её и голова тянулась к потолку.

О да: Ловицкая знала, куда идёт, куда и зачем. Там, в конце пути, её ожидала Верховная. Которая осыплет её немыслимыми почестями, наградит, прославит и увенчает. Мирра не помнила точно, чем заслужила это всё — но была уверена, что всё это ей положено по праву. Больше того: уже сейчас, здесь все должны были одаривать, отличать её. Так и было. Разноцветные бэтмены вились вокруг неё, вплетая в гриву драгоценные ленты, унизывая шею и ушки жемчугами, украшая шею ожерельями. Она покрывалась златомерцающим блеском, дорогим и тяжёлым сиянием.

И наконец, все расступились перед ней. И наконец, все передней расступились. И она увидела то, к чему она шла, что её ожидало на самом деле, к чему её так приуготовляли.

На стальном троне восседал полковник Барсуков. Перед ним был водружён камень-алатырь, камень заклания. Сверкали ножи, ланцеты, какие-то страшные гадкие железки. Сердце пронзила страшная правда: она обречена в жертву. Сейчас её положат на камень и вырежут суть. Что-то такое, что дороже жизни, души и сердца. А потом они это съедят, и это будет так страшно и мерзко, что она перестанет жить. Но не умрёт, нет, — а превратится в содрогающийся комок вечных мучений.

Мирра оглянулась, ища поддержки, опоры, хотя бы капли сочувствия. Но сотни глаз в прорезях балаклав подавляли её волю. Её силы были ничто по сравнению с волей Пуси-Раута.

Она увидела, — как бы со стороны, — как её кладут, как приковывают к камню цепями. Как перебивают жилу на шее — и сама Верховная первой припадает к алой струе. Как из неё выдёргивают живые, трепещущие внутренности — и молодые красотки, чавкая, мнут зубами эти сизые куски плоти. Она увидела Гермиону, с мечтательной улыбкой жующую её печень, и Альбертину, отрывающую зубами нижнее ребро. Но всё это было ещё не самое страшное, потому что сути во всём этом не было.

Тут встал Барсуков. В руке у него был ржавый мясницкий крюк. Он подошёл к ней и, раздирая тело, вонзил железо в самое средоточие её естества. Туда, где пряталось то, чего все так жаждали. И он вырвал и показал всем…

…Мирра вскрикнула и проснулась. Испуганно продышалась, очищая голову от остатков кошмара. И вспомнила, что с ней сталось на самом деле.

Она ощутила, как наваливается на неё горе, придавливает к полу. Эта ежеутренняя катастрофа — когда она вспоминала о том, что с ней случилось — стала почти привычной. Но не переносимой, нет.

Сперва она заставила себя открыла глаза. Увидела перед собой серую стену. Теперь она всегда ложилась лицом к стене: так было легче заснуть. Открыла рот, чтобы позвать услужающую, и тут же закрыла. Услужающей ласочки больше не было: она задичилась, перестала слушаться и убежала. Скорее всего, её съели нахнахи. Это было уже неважно. Мирра и так потеряла всё. Даже нет, хуже: всё, что было Миррой Ловицкой, обратилось в пыль.

Это выяснилось утром девятнадцатого декабря. На следующий день после того, как она стояла перед зеркалом и слушала голос с пластинки. И остановилась в шаге от потери разума — из-за почечного камня.

В тот день Ловицкая проснулась в лазарете. Ей было хорошо и покойно. Ничего не болело. Врач-хемуль, сосредоточенно сопя, кипятил шприц в маленьком автоклаве.

Мирра позвала его. Тот обернулся. Сказал что-то успокаивающее. И снова занялся своими делами.

Вот тут она почувствовала: что-то не так. Снова позвала хемуля, просто чтобы заглянуть в глаза.

И ничего не произошло. Доктор посмотрел на неё удивлённо и отвернулся. Она тоже ничего не почувствовала. Той силы, что приковывала к ней чужой взгляд, у неё больше не было.

Ловицкая попросила зеркало. Ей принесли. В зеркале она увидела маленькую лошадку с секущейся шерстью, встревоженную и напуганную. Никакого властительного сияния, никаких искр, никаких голубых антилоп, вообще ничего. Просто отражение — и не более.

Страница