Милосердные - читать онлайн книгу. Автор: Киран Миллвуд Харгрейв cтр.№ 38

– А Дийна что, не придет? – хмурится Кирстен, глядя маме в спину. Марен качает головой. – Надо было заставить ее прийти.

– Как я ее заставлю? Я пыталась ее вразумить.

– Значит, плохо пыталась, – говорит Кирстен. – Эдне привела отца, хотя он почти слепой. Эта перепись… – Она понижает голос. – Было бы очень неплохо, если бы Дийна сама назвала свое имя. Особенно после недавних казней в Алте и Киркенесе.

– Кого-то казнили?

Марен чувствует, как шевелятся волоски у нее на затылке.

– Троих саамов, все заклинатели погоды.

– Но Дийна ничего такого не делает…

– Неважно, что она делает или не делает. Важно, кто она такая. Этот наш губернатор настроен решительно. Видишь, как взялся за искоренение старых обычаев.

– И ведь он еще не доехал до Вардёхюса.

– И даже до Алты, – говорит Кирстен. – Но у него везде есть комиссары, и Корнет должен видеть, что Дийна ходит в церковь.

Марен все понимает. Не ходить в церковь опасно, не ходить в церковь, когда ты саамка, опасно вдвойне.

– Я уже не успею ее привести.

– Может быть, он не заметит, – говорит Кирстен, но Марен не хуже ее знает, что комиссар из тех, кто все примечает. Вот почему, только завидев, как он приближается к церкви – следом за ним идет Урса, сегодня на ней голубое платье, – Марен вся сжимается, стараясь сделаться как можно меньше и незаметнее.

– Доброго утра, – говорит он.

Женщины отвечают слаженным хором, как примерные школьницы.

Кирстен морщится.

– Доброго утра. – Урса говорит очень тихо, и Марен кажется, что это приветствие адресовано ей одной. Урса остановилась перед нею и Кирстен: стоит, улыбается нервной улыбкой. Ее волосы уложены аккуратнее, чем в прошлое воскресенье. Должно быть, она привыкает к отсутствию зеркала.

– И вам доброго утречка, – говорит Кирстен.

– Если наша договоренность в силе, может быть, мы начнем прямо завтра? – говорит Урса.

– Да, конечно.

Урса улыбается шире, приоткрывая ровные белые зубы.

– Я не забыла, что вы одолжили мне куртку. Можно будет купить у вас шкуры, фру Сёренсдоттер?

– Да, конечно. Могу принести прямо завтра, если это удобно.

– Очень удобно. И, может быть, Марен составит список всего, что нам нужно. Как я понимаю, у вас большие запасы зерна и всего остального, и вы можете что-то продать. Ваше хозяйство – лучшее в Вардё.

– Большое спасибо, госпожа Корнет.

– Пожалуйста, называйте меня Урсула.

Марен вдруг осознает, что все остальные наблюдают за ними. Торил прямо-таки разрывается, не зная, кому уделить больше внимания: комиссару или его жене, остановившейся поговорить с Марен и Кирстен.

– Значит, до завтра, – говорит Урса и идет следом за мужем в темный зев церкви.

– У вас с ней какая-то договоренность? – Судя по голосу, Кирстен действительно любопытно.

– Ей нужна помощь по дому, – говорит Марен. Что-то бьется внутри. Какое-то странное победное ощущение. – Я вызвалась ей помочь. – Кирстен удивленно поднимает брови. – Она мне заплатит. Хорошие деньги. Бергенские монеты.

Кирстен задумчиво кивает.

– После церкви составим список. И, Марен? – Она смотрит пристально, будто видит Марен насквозь. – Будь осторожна.

Кирстен легонько сжимает предплечье Марен и входит в церковь прежде, чем Марен успевает спросить, что означает это предостережение.

На следующий день Авессалом едет в Алту. Выходит из дома с утра пораньше, и Урса даже не успевает заручиться его одобрением насчет приглашения Марен к ним в дом. Он говорит, что избрал новую тактику.

– Мне надоело изо дня в день впустую ждать под воротами замка. Еще неизвестно, когда губернатор появится в Вардёхюсе, а я могу быть полезным прямо сейчас. В Алте уже принимаются меры, и мне не хотелось бы оставаться в стороне.

Урса догадывается, что ему хочется встретиться с другими комиссарами и попытаться понять, каковы их отношения с губернатором Каннингемом. Она знает, как его раздражает мысль, что другие, возможно, общаются с губернатором, в то время как он сидит не у дел здесь, в Вардё, всеми брошенный и позабытый. Урса надеется, что он такой не один. Она молится про себя, чтобы все комиссары пребывали сейчас в одинаковом положении. Ей не хочется, чтобы муж вернулся из Алты с еще большей яростью в сердце.

Он говорит, что сперва ему надо добраться до Хамнингберга – кто-то из кибергских рыбаков отвезет его в весельной лодке, – а там он сядет на какое-нибудь китобойное судно до Алты, в двух днях пути к западу. Урса не помнит, чтобы они заходили в этот городок по пути из Бергена. Возможно, просто проплывали мимо.

В Алте Авессалом проведет несколько дней. Это значит, что его не будет дома неделю или чуть больше. Урсу переполняют двоякие чувства: облегчение и тревога, – как в ту ночь на корабле, когда муж не пришел к ней в постель. Она постепенно привыкает к этому дому в Вардё, раз уж она все равно никуда не выходит, кроме как в церковь по воскресеньям, но по ночам, даже когда муж храпит рядом, она глядит в темноту и думает о безголовых тушах в кладовке, о закрашенных рунах над дверью, о телах утонувших рыбаков, лежавших перед камином на том самом месте, которое Марен накрыла ковром из оленьих шкур.

Хотя Урса не сказала мужу о Марен, ковры произвели на него впечатление, и он без возражений выдал ей денег на дополнительные шкуры и на продукты, которые обещала доставить Кирстен. Здешних цен Урса не знает, но надеется, что оставленного мужем хватит еще и на то, чтобы расплатиться с Марен. А если не хватит, она попросит у Авессалома еще, и вряд ли он ей откажет. После прихода Марен у нее словно открылись глаза. Она вдруг разглядела, какой он запущенный и тоскливый, их здешний дом. Она не обращала на это внимания, пока целыми днями сидела одна посреди наводящего ужас убожества. Но когда пришла Марен, с этими шкурами мертвых животных, чьи туши висят на крюках в кладовой, Урса увидела собственное жилище как бы глазами гостьи. Увидела и ужаснулась.

Времени между уходом Авессалома и приходом Марен оставалось не так уж и много, но Урса сделала все, что могла. Она кое-как подмела пол, принесла из колодца воды и попыталась очистить от грязи подол своего синего платья, оттерев его щеткой на стиральной доске. За работой она представляла себе удивленно поднятые брови Агнете и худое, усталое лицо Сиф, ее вечно красные руки, пальцы в мозолях и трещинках, короткие ногти. Урса с Агнете смеялись над ногтями Сиф, мол, они у нее совершенно мужские.

Щеки Урсы горят от стыда при одном только воспоминании об этих насмешках, об этой небрежной жестокости и дремучем невежестве. Уже через пару минут за стиральной доской у нее начинают ныть плечи. От мыла, сваренного из жира и золы, руки кажутся сальными и противными. Если бы Урса умела писать, она прямо сейчас написала бы Сиф письмо и поблагодарила бы за все, что та для них делала: кормила, обстирывала и любила – на свой строгий, суровый манер. Урса скучает по Бергену, по отчему дому, по теплой ванне перед горящим камином – огромной лохани, в которой они с Агнете сидели вдвоем, и им было не тесно, – по мягкому жару, прогревающему до костей, по тоненьким, выпирающим позвонкам Агнете, вонзавшимся ей в хребет, когда они сидели спиной к спине, и тяжелое дыхание сестры напоминало глухое жужжание пчел…