Жизнь, какой мы ее знали - читать онлайн книгу. Автор: Сьюзан Бет Пфеффер cтр.№ 73

Думаю, как Джон поступит с Хортоном.

13 марта

На обед мы поделили банку томатного супа на четверых. Потом мама настояла, чтобы Мэтт и Джон съели на двоих последнюю банку овощного ассорти.

Может быть, нам с мамой было бы легче совсем перестать есть. Все равно досталось всего по паре глотков супа – едва хватило, чтобы напомнить, какая еда на вкус.

На следующей неделе у меня день рождения. Если я все еще буду жива, то хочу, чтобы и мама была жива тоже.

14 марта

Сегодня утром ток дали почти на час.

Я по глупости поглядела на себя в зеркало при свете.

Одно мгновение на меня смотрел кто-то незнакомый. А потом я вспомнила, как выгляжу.

Да и неважно. Какая разница, как выглядит труп.

16 марта

Ночью мне приснилось, что я пошла в пиццерию. Там сидели папа, Лиза и маленькая девочка, про которую я сразу догадалась, что это Рейчел.

Я села за столик. Запахи – томатный соус, чеснок, сыры – были просто восхитительны.

– Это рай? – спросила я.

– Нет, – ответил папа. – Это пиццерия.

По-моему, сон навел меня на кое-какую дельную мысль. Правда, трудно отличить дельную мысль от ерундовой, когда ты даже рай от пиццерии отличить не можешь.

17 марта

Вчера перед сном я уже знала, что должна сделать сегодня. Единственный вопрос был – хватит ли мне сил.

Но, проснувшись, я увидела, как мама с трудом пытается приподняться с матраса, словно ей надо вставать и браться за дела ради нас. Это придало мне решимости.

Когда проснулись Мэтт и Джон и мы все притворились, как будто это такой же день, как все остальные, не хуже тех, что мы уже пережили, я выступила со своим заявлением:

– Схожу в город.

Все уставились на меня как на настоящую сумасшедшую. И наверное, были правы.

– Пойду на почту. Хочу проверить, нет ли писем от папы.

– Не все ли равно, есть или нет, – спросил Джон. – Ты что, думаешь, он прислал нам еды?

– Хочу узнать, родила ли Лиза ребенка, – ответила я. – Мне нужно знать. Мне нужно знать, что жизнь продолжается. Пойду в город и выясню.

– Миранда, мы можем поговорить? – спросил Мэтт.

Я кивнула, поскольку заранее знала – кто-то из них будет задавать вопросы, так что почему бы не он. Оставив маму с Джоном на веранде, мы вышли в гостиную для разговора с глазу на глаз.

– Неужели ты правда думаешь, что тебе хватит сил сходить в город и вернуться?

Мне хотелось сказать: нет, разумеется, не хватит, и мы оба в курсе, и именно поэтому я ухожу. Хотелось сказать: останови меня, потому что, если уж мне умирать, я бы предпочла умереть дома. Хотелось сказать: как ты допустил, что со мной такое случилось? Как будто это Мэтт во всем виноват и вообще в его силах спасти нас всех. Ничего из этого я не сказала.

– Знаю, это безумие, – произнесла я вместо того. – Но мне действительно очень важно узнать про Лизиного ребенка. Мне кажется, если он родился, то я могу спокойно умирать. И может, почта открыта, а там письмо. Сколько я еще протяну? Неделю? Две? Я охотно пожертвую несколькими днями ради душевного спокойствия. Ты же понимаешь, правда?

– Но если сможешь, возвращайся, пожалуйста, – проговорил он после долгой паузы.

– Надеюсь, что смогу. Мне здесь лучше. Но если не смогу, то тоже ничего.

– А как насчет мамы?

– Я подумала об этом. И считаю, что так даже лучше для нее. Если я не вернусь, у нее останется надежда, что я где-то там и со мной все в порядке. Я не хочу, чтобы она видела мою смерть, и не уверена, что смогу пережить ее смерть. Так на самом деле лучше всего, Мэтт. Я очень много размышляла, это единственный выход.

Мэтт отвел глаза:

– Прости меня. А с лыжами как? Они понадобятся Джону, когда нас всех не станет.

Вот, то самое, не так ли? Я уходила из дома, чтобы дать Джону немного больше шансов. Мы все умирали от голода, чтобы дать Джону немного больше шансов. И если я действительно хотела дать ему этот шанс, то должна окончательно признать, что эта маленькая прогулка в город добьет меня. А в таком случае лыжи мне ни к чему.

– Оставлю их здесь. Скажи Джону, они будут за большим дубом, и пусть заберет их, как только я уйду. Маме не говори, если она сама не спросит. Пусть думает, что я вернусь, ладно?

– Ты не обязана это делать, – сказал Мэтт.

– Знаю, – ответила я и поцеловала его на прощание. – Я люблю тебя, маму и Джонни больше, чем когда-либо могла себе представить. А теперь дай мне пойти попрощаться, пока хватает духа.

И я пошла. Мама до того ослабла, что, по-моему, совсем не понимала происходящего. Велела мне возвращаться до темноты, и я обещала.

У Джона на лице было написано множество вопросов, но Мэтт не позволил ему даже начать. Я поцеловала его и маму, попросила оставить мне свет в окне, как будто это имело какое-то значение. Сунула ручку и одну из рабочих тетрадей в карман куртки. Потом направилась к двери, взяла папины лыжи, ботинки и палки и вышла на улицу. Добравшись до дуба, аккуратно пристроила все так, чтобы было не видно с дороги. И тогда побрела к центру.

Мне отчаянно хотелось обернуться, посмотреть на дом, попрощаться, но я не позволила себе так поступить. Боялась, что, предавшись минутной слабости, не выдержу, побегу обратно, и какой нам всем от этого будет толк? Зачем мне доживать до дня рождения? Хочу ли я вообще до него дожить, если мама умрет в оставшиеся до него дни?

Так что я смотрела прямо вперед и продолжала путь. Первую милю идти пешком было не так уж трудно, поскольку мы с Джоном катались здесь на лыжах и утрамбовали снег. Конечно, на обледеневших участках я несколько раз падала, но в целом справлялась. Внушала себе, что остаток пути тоже будет несложным, что есть надежда добраться до центра, возможно, получить письмо от папы и вернуться домой.

Люблю пудрить себе мозги.

Но следующие две мили были просто зверскими. Думаю, с самого Рождества здесь никто не ходил. Через какое-то время я поняла, что не могу больше шагать, уселась в снег и толкала себя вперед. Наполовину гребла, наполовину скользила. Остатки сил ушли за несколько метров, и, чем больше усилий я прилагала, тем больше меня тянуло сдаться и позволить себе умереть прямо на месте.

Но потом воображение нарисовало мне пиццерию и папу, который говорит, что это никакой не рай. Если письмо все же пришло, я должна об этом узнать. Смерть подождет еще несколько часов.

Мне здорово полегчало, когда я доползла до места, где снова можно было передвигаться вертикально. Я вымокла до нитки и дико замерзла, но, встав на ноги, почувствовала, что у меня еще есть и достоинство, и цель. Почувствовала себя человеком, а это придало сил.