Порванная струна - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Александрова cтр.№ 47

– Так. – Тархун пошел вдоль стеллажа. – О, п, р… Ракитин, Ракушкин, Румбаев… вот он, ваш Рузаев. Рузаев Юрий Викторович, одна тысяча девятьсот семьдесят третьего года рождения, Рябовское шоссе, дом тринадцать, квартира двадцать два!

Гордо, как фокусник в цирке вытаскивает кролика из шляпы, Тархун вытащил с полки тощую картонную папочку. Там не было больше никаких сведений. Профессор Зайончковский первый раз в жизни испытывал благодарность к сотруднику отдела кадров. Он даже пожал Тархуну руку и поскорее удалился, решив позвонить Виктории из собственного кабинета.

Однако когда он с трудом добрался до своего телефона, то почувствовал себя так плохо, что едва успел опуститься на стул. Сказался стресс и шок от известия об ужасной смерти Марии Потаповны. Опять же годы, будь они неладны! Сердце стало не то. Сдает понемногу мотор.

Кто-то из сотрудников заметил сквозь раскрытую дверь кабинета, что профессор Зайончковский медленно и неотвратимо заваливается со стула набок. Успели подбежать и подхватить, чтобы не упал на пол. Нашли у него в кармане лекарство и сунули под язык. Практикантка Лизавета вызвала «скорую». Приехавшие врачи напугали коллектив предынфарктным состоянием и, невзирая на протесты профессора, повезли его в больницу имени Мечникова.

Со времени нашего знакомства с Соней прошло четыре дня, а я так и не позвонил ей. Если отбросить в сторону мое собственное нежелание услышать в трубке удивленное: «Какой Андриан? Ах, это вы… Ну, спасибо, что позвонили, а сейчас, извините, я очень занята…», – то оставались еще объективные причины. Во-первых, я был сильно занят – Околевич хапнул где-то большой заказ и привлек меня, потому что одному ему было не справиться. Не сказать, что я крутой программер, Околевичу и в подметки не гожусь, но под его чутким руководством могу сотворить что-то путное.

Во-вторых, на меня снова наехали менты. То есть Громова на допрос больше не вызывала, но, когда я как-то вечером шел от Околевича, рядом остановилась машина. И мой давнишний знакомый Витя-мент выскочил наперерез, радостно улыбаясь.

– Здорово! – гоготнул он. – Не соскучился, нас долго не видя?

– Моя бы воля, я бы тебя до самой смерти не встречал, – таким же душевным голосом отвечал я, потому что бояться, что опять схватят и потащат в камеру, мне надоело.

– Ишь как заговорил! – ухмыльнулся Витя, ничуть не обидевшись. – С чего это ты такой смелый?

– Вам виднее, – разозлился я. – Значит, так: если вы опять по мою душу, так везите куда велено. А если просто так меня навестить решили, то болтать некогда мне, работать надо. Мне ведь зарплату не платят, я деньги заработать должен.

– Скажите пожалуйста, какие мы занятые! – куражился Витя. – Ты только знай, что мы тебя все равно возьмем и посадим. Зря Громова тебя отпустила. Я бы на ее месте…

– Вот поэтому ты не на ее месте, – не удержался я.

Напарник Володя, которому надоели наши пустые пререкания, выглянул в окно машины и дернул Виктора за рукав:

– Поехали, нечего здесь попусту время терять!

– Чего приезжали-то? – присовокупил я.

– По дороге нам было, – криво усмехнулся Володя. – Ты вот что, парень, перестань ерничать, а лучше подумай, как тебе выпутаться из создавшегося положения.

– Я ту девушку пальцем не тронул, – твердо сказал я, – а если ваша Громова умеет только улики под человека подгонять, то ей пора на пенсию. Да и улики-то против меня только косвенные. Ну заточку они на помойке нашли, а на ней кровь моей группы. Подумаешь! Таких людей в нашем городе, может, тысячи! Вот и сидит она со своей заточкой да с моей картой медицинской у себя в кабинете и думает, что сильно умная. Даже я, человек от юриспруденции далекий, в жизни с вашим учреждением не сталкивался, и то знаю, что в суд с этой заточкой Громова и не сунется. Любой адвокат, самый неумелый, ее засмеет. А я уж адвоката найду получше – кому охота за чужое убийство сидеть! Нет, определенно старухе пора на пенсию!

Володя отвернулся и как-то странно хмыкнул, из чего я заключил, что насчет громовской пенсии он со мной согласен.

Распрощались мы почти мирно, но настроение они мне все равно испортили, а главный сюрприз этого вечера был еще впереди.

Дома я застал зареванную маман. Против обыкновения она не стала мне сразу же за что-то выговаривать, а посмотрела жалобно и удалилась в комнату, сморкаясь и всхлипывая.

– Что еще стряслось? – вполголоса спросил я бабулю на кухне.

Она осторожно поставила на стол тарелку с рассольником, пододвинула ее мне и только потом сказала тихо, оглянувшись на дверь:

– Она со своим поругалась из-за тебя.

– Вот еще! – отмахнулся я. – С чего это им ругаться? Кажется, я в их жизнь не лезу…

– Не просто поругалась, а ушла из дому, – продолжила бабуля строго и добавила тем же тоном: – Сметаны положи!

Я так удивился, что вместо тарелки с супом положил сметану прямо на стол.

– Ушла из дому? Да с чего вдруг такие заморочки?

– Он начал про тебя гадости говорить, а какая мать потерпит, чтобы про ее ребенка плохо говорили! – воскликнула бабуля с изрядной долей патетики в голосе. – Тебе хлеб маслом намазать?

– Не надо, – машинально ответил я и отодвинул тарелку. – Расскажи толком, что стряслось.

– Что рассказывать? – раздался с порога голос матери. – Он пришел, страшно злой, и сказал, что тебя подозревают в убийстве. Якобы ты мог убить ту девушку и у милиции есть против тебя улики.

– Ну-ну, – усмехнулся я, – он не обмолвился какие?

– Я сказала, что не желаю слушать ни про какие улики! – закричала маман. – Что одно дело – это когда я ругаю тебя за грубость и несносный характер, но я никогда не поверю, что мой сын мог не то что убить, а вообще причинить какой-либо вред женщине.

Бедная маман, если бы она знала, как я отличился в том доме у Пал Палыча с Ахметом и Севой Жеребцом! Они, конечно, не женщины, но если бы на их месте была охранник-женщина, то я бы дрался с ней так же как с мужчиной. Тут такое дело: кто кого, это не шахматы…

– Ну и что ты теперь намерена делать? – спросил я после продолжительного молчания.

– Не знаю, – вздохнула маман. – Поживу пока у вас, не прогоните?

– Живи, но только зря ты это затеяла, – сказал я, – выпутался я бы и сам как-нибудь…

Маман снова поднесла к глазам платок, а бабуля показала мне за ее спиной сухонький кулачок.

В последующие два дня маман днем ходила на работу, а вечерами шушукалась с бабулей у нее в комнате. Она по-прежнему часто плакала и все время бегала отвечать на телефонные звонки – очевидно, ждала, что позвонит ее ненаглядный Сережа. Но тот не звонил, и маман совсем пала духом.