– Когда ты спросила меня об этом, Ясмин, я как будто пощечину получила. В тот момент что-то между нами разладилось.
Я заверяла ее, что просто устала и была не в себе, но Кирстен это не убеждало, хоть она улыбалась и говорила «все нормально».
Мы протянули еще пару месяцев, после чего она съехала.
– Я больше не могу жить с тобой, Ясмин. Попыталась, но не выходит. – И: – Мы можем остаться друзьями.
В последний раз я слышала это перед самым своим исчезновением. Мы можем остаться друзьями. Но было видно по ее глазам, что ей хотелось тотчас захлопнуть дверь, когда я возникла у ее порога, как идиотка, с хлебом-солью и дорожной сумкой. Хлеб и соль в подарок на новоселье, хоть оно и состоялось еще пару недель назад, и я напрасно ждала от нее приглашения взглянуть на ее новую квартиру. В тот вечер я просто заявилась без предупреждения. В сумке было все самое необходимое. Я могла бы заночевать у нее. Или, если бы мы снова поругались, уехать ближайшим поездом. Просто исчезнуть на несколько дней, выключить телефон, смириться, как того хотелось Кирстен.
– Ты должна смириться, Ясмин! Я не хочу звонков и сообщений. И уж тем более не хочу, чтобы ты вот так заявлялась ко мне. Сейчас я хочу побыть наедине с собой. Прошу, пойми меня правильно.
Я встряхиваю головой, чтобы прогнать воспоминания о том ужасном вечере. Тот вечер уже не имеет значения. Значение имеет то, что сейчас Кирстен здесь. Она вернулась, и я больше не раздумываю над обстоятельствами. Просто она здесь.
На кухне гремит посуда, через открытую дверь в спальню тянет слабым кофейным ароматом. Тонкий аромат нормальной жизни. Я откидываюсь на подушку и закрываю глаза. Наверное, я только задремала, потому что слышу тихий стук в дверь прежде, чем Кирстен прерывает свои занятия на кухне, и стук становится уже громче. Слышу ее шаги по ламинату, слышу, как проворачивается ключ в замке, и затем удивленное: «О, здрасьте. Добрый день». Мужской голос сразу кажется мне знакомым.
– Франк Гизнер, полиция округа Кам, – подтверждает голос.
– Кирстен Тиме, – отвечает Кирстен, и от нее, похоже, не укрылось удивление Кама тем, что ему открыла незнакомая женщина. – Я подруга фрау Грасс, – поясняет она, не дожидаясь вопросов.
– Точно, фрау Тиме. Я помню ваше имя из записей по делу фрау Грасс. Это вы заявили тогда об ее исчезновении.
– Да, верно.
– Что ж, я хотел бы с ней побеседовать.
Вжимаюсь в подушку и снова закрываю глаза. Нет желания разговаривать сейчас с Камом, особенно в присутствии Кирстен.
– Сожалею, но фрау Грасс еще спит.
– Может быть, скажете ей, что это очень важно?
– Конечно, я понимаю. Но фрау Грасс неважно себя чувствует. Выдалась тяжелая ночь, и ей необходимо отдохнуть. Что, если вы позвоните чуть позже?
В голосе Кама слышится неуверенность.
– Разумеется. Но, возможно, у вас найдется еще минутка? Вы же достаточно близки с фрау Грасс.
Я замираю. Все во мне замирает.
– Да… – Теперь удивление слышится в голосе Кирстен. – Вы проходите, герр…
– Гизнер. Благодарю.
Мне становится дурно. Кам в моей квартире. Кам, который хочет поговорить с Кирстен. И Кирстен, которая поворачивает скрипучую ручку, чтобы притворить дверь в спальню. Потому что несчастной жертве из хижины необходим покой, или комиссару полиции не следует заглядывать в комнату, стены которой по неизвестным причинам обклеены распечатками статей о Лене Бек. Я понимаю, что мне лучше встать, но вместо этого натягиваю одеяло на голову, закрываю глаза и дышу, вдох-выдох.
Должно быть, я снова уснула. Пожалуй, Кирстен была права – мне требуется отдых и покой. Тем более что в предыдущую ночь я вообще не спала, искала и распечатывала заметки из газет, и последствия этого мероприятия все еще дают о себе знать. Я вздрагиваю и прислушиваюсь. Никого не слышно – ни Кирстен, ни Кама. Я выбираюсь из постели и неуклюже подхожу к закрытой двери. Прежде чем взяться за ручку, которая могла бы выдать меня своим скрипом, прикладываю ухо к двери, но и так ничего не могу уловить. В квартире царит безмолвие.
Кирстен сидит на кухне за столом и красит ногти.
– Проснулась наконец. – Она поднимает на меня глаза и улыбается. – Кофе? Там еще немного осталось. Только придется наливать самой.
В пояснение она показывает левую руку: на ногтях блестит лак.
Я пересекаю кухню, беру из шкафа кружку.
– Что такого срочного было?
– Ты о чем?
Моя рука замирает в воздухе.
– Я слышала, как стучали в дверь, но потом опять уснула. – Разворачиваюсь и вопросительно смотрю на Кирстен.
– А, ну да. Твоя соседка. Майя, кажется. С третьего этажа. Милая особа. – Кирстен указывает на плиту и возвращается к ногтям. – Принесла тебе обед.
Я снова поворачиваюсь. На плите стоит маленькая кастрюлька.
– Суп с лапшой, – продолжает Кирстен. – Я сказала, что больше не нужно приходить теперь, когда я могу о тебе позаботиться. Но она оставила свой номер на всякий случай. На холодильнике.
К двери холодильника и в самом деле приклеен розовый стикер с номером Майи и нарисованным смайликом.
– Ах да, и почту она тоже принесла. В прихожей на комоде.
Кружка в моей руке тяжелеет, я отставляю ее на стол.
– Нет, Кирстен. Я имею в виду Гизнера. Он был здесь, я слышала его.
Кирстен снова поднимает взгляд и вздыхает. Проходит всего несколько секунд, однако они тянутся вечность, и у меня начинает гореть лоб. Жар пробивается через поры, покрывает лицо влажной, горячей пленкой, мои страхи вздуваются волдырями. Сейчас Кирстен скажет, что Гизнера здесь не было, и его голос мне лишь послышался. Что в дверь стучала Майя. Кастрюлька на плите и розовый стикер на холодильнике это подтверждают.
– Да. Он хотел показать тебе результаты лицевой реконструкции, – наконец-то отвечает Кирстен.
И я облегченно смеюсь, прежде чем до меня доходит. У моего похитителя снова есть лицо, и я должна взглянуть на него. Чтобы опознать. Пробудить из памяти образы. Посмотреть в обличающие глаза. Ну что ты за монстр?
– А почему ты сразу не сказала? – спрашиваю я, чтобы прогнать все прочие мысли.
– Потому что не хотела волновать тебя лишний раз. Выпей кофе, проснись как следует.
От меня не ускользает легкое раздражение в ее голосе. Я пододвигаю чашку и наливаю кофе.
– Он тебе показывал?
– Лицо? Да. Но я не уверена, что видела прежде этого человека. У нас здесь раньше столько народу бывало, помнишь?
Да, я помню. Люди, которые приводили других людей и так же, как и мы, любили повеселиться. Десяток человек – еще не вечеринка.
Я пытаюсь побороть зарождающееся чувство ностальгии и киваю.