Сосредоточенный и требовательный в море, на берегу Михаил Петрович был мастером шуток, розыгрышей и душой любой компании. Мало кто знает, но знаменитая традиция чествовать экипаж добившейся успеха подлодки за обедом с жареными поросятами – именно его изобретение. В своих мемуарах И. А. Колышкин писал:
«Приятное разнообразие в наш будничный быт вносят торжественные обеды с жареным поросенком. Этим роскошным по военным временам блюдом угощают победителей. А началось все с шутки. Как-то Августинович, сохраняя серьезное выражение на лице, сказал Морденко (командир береговой базы бригады подлодок СФ. – М. М.):
– Не вижу со стороны береговой базы ликования по поводу наших побед. Подводники, понимаешь ли, в поте лица корабли топят, салюты в честь этого дают. А вы вроде бы и не замечаете. Поросенка бы, что ли, резали за каждую победу. А то нехорошо получается…
Григорий Павлович отнесся к такому предложению вполне по-деловому. Договорились, что для каждой команды, вернувшейся с победой, будет даваться обед с поросятами по числу потопленных кораблей. И командир базы сдержал свое слово. Новый обычай всем очень понравился. И вскоре Морденко пришлось завести довольно крупный свинарник. Случалось, он сокрушался:
– Ну виданное ли дело? Для одной «малютки» – двух поросят жарить! Команда ведь маленькая – не съедят. Да и свиней этак не напасешься.
Однако опасения рачительного хозяйственника были напрасны. Поросячье стадо имело достаточный приплод. А то, что попадало на праздничный стол, никогда не оставалось недоеденным.
Популярность таких обедов объяснялась отнюдь не преувеличенным интересом подводников к тонкостям гастрономии. Обеды с поросятами стали своеобразной формой сплочения и укрепления нашей морской семьи и даже обмена боевым опытом. На них приглашали командующего флотом, члена Военного совета, командование бригады, командиров дивизионов и лодок, стоявших в базе. В простой и непринужденной обстановке участники минувшего похода с увлечением рассказывали о пережитом в море, приводили бесчисленные подробности боевого столкновения с врагом. Здесь в отличие от официальных разборов их рассказы получали более сочную, эмоциональную окраску.
За некоторыми праздничными столами бывает не принято говорить о повседневных делах, о службе – считается, что интереснее и лучше для отдыха вести общий, «развлекательный» разговор; в этом видят чуть ли не признак хорошего тона. Мы придерживались на это своей точки зрения. Для нас не было ничего, более интересного и увлекательного, чем свежие воспоминания товарищей о поиске и торпедных атаках, артиллерийском бое и уклонении от вражеского преследования. Ведь в этом была вся наша жизнь!»
[18]
Вообще же весна – лето 1942 года стали периодом заметного снижения активности и результативности действий североморских подводников. Дело в том, что немецкое командование, до того почти игнорировавшее угрозу своим перевозкам из-под воды, приняло решительные меры к их защите, заметно усилив эскорт конвоев и выставив вдоль берега противолодочные минные поля. Сразу же начались потери, которые за первое полугодие составили шесть субмарин из двадцати одной, с которыми бригада встречала Новый 1942 год. Головокружение от успехов быстро прошло, у многих экипажей и командиров его сменили пассивность и уныние. Даже в базе субмарины не могли чувствовать себя в безопасности – в результате участившихся авианалетов на Мурманск и Полярный ряд подлодок получил повреждения. Не стала исключением и проходившая ремонт К-1 – 2 июля она была буквально изрешечена осколками трех взорвавшихся рядом авиабомб. Лишь благодаря самоотверженным усилиям рабочих и экипажа она к началу августа была введена в строй, после чего сразу же вышла в новый боевой поход.
На этот раз ей предстояло поставить мины в устье весьма крупного по размерам Порсангер-фьорда, где находился узел немецких морских коммуникаций. С некоторой задержкой из-за густого тумана это задание было выполнено вечером 6 августа. Правда, без каприза минного устройства не обошлось – на этот раз в люке застряла девятнадцатая мина. Предшествующие восемнадцать были выставлены новым способом, который, по-видимому, придумал сам Августинович, – не отдельными мелкими банками, как это делалось раньше, а «ожерельем», то есть на одной дуге сложной конфигурации. В последующие дни «катюша» продолжила действовать на позиции в торпедном варианте. Вечером 11 августа она чуть было не стала жертвой того же оружия, которым столь успешно действовала против вражеского судоходства. Когда «катюша» отходила в подводном положении от вражеского берега для зарядки аккумуляторов, над ней прогрохотал мощный взрыв. Лодку спасло лишь то, что благодаря предусмотрительности командира она шла на глубине 60 метров, в то время как противолодочная мина была установлена на глубине 11 метров от поверхности и сработала в результате задевания корпуса лодки за чувствительную антенну. В момент взрыва внутри «катюши» погасло все освещение, вышли из строя кормовые рули, а сама она получила значительный дифферент на нос.
Нам сейчас тяжело представить, какие эмоции испытали моряки в этот момент. Главное же, что никакой паники в этот момент не было. Благодаря четко отданным командам и многократным тренировкам члены экипажа произвели все необходимые действия и, после восстановления освещения и плавучести, приступили к выяснению полученных повреждений. А они оказались на удивление небольшими. Помимо большого количества разбившихся лампочек и измерительных приборов, сплющило ввод радиоантенны, через который в лодку начала поступать вода. Течь была легко устранена. После всплытия выяснилось, что палуба в носовой части сильно вогнута, а ограждение рубки и орудия поцарапаны осколками, которые в изобилии валялись на верхней палубе, зенитный перископ был заклинен и не выдвигался из тумбы. Михаил Петрович посчитал, что, несмотря на подрыв, субмарина вполне может продолжить действия на позиции, но после доклада в штаб его отозвали домой. Это неудивительно, с учетом того, что примерно в то же время в результате подрывов на минах погибли однотипная К-2 и «малютка» М-173. Изучив материалы похода Августиновича, командование бригады пришло к выводу, что следует обязать всех командиров подлодок осуществлять подход к берегу через районы, предположительно заминированные врагом, на глубинах погружения 75 метров. В дальнейшем эта рекомендация спасла жизнь не одному экипажу подлодок.
Что же касается мин, выставленных К-1 в том походе, то спустя несколько дней после возвращения флотская разведка донесла, что на них погиб сторожевой корабль противника. На самом деле история выставленных «катюшей» «сюрпризов» сложилась иначе. К тому времени немцы уже наладили контрольное траление на всем протяжении своей прибрежной коммуникации и вскоре наткнулись на постановку К-1. Несколько мин оказались вытралены, но немецким тральщикам не удалось вычислить сложного начертания «ожерелья Августиновича». 12 сентября на оставшихся в районе минах подорвался и затонул немецкий пароход «Роберт Борнхофен», шедший в Киркенес с грузом угля. Лишь после этого немцам удалось уничтожить большую часть остававшихся мин.