– Нет, мама! Ни в коем случае! Я сейчас же спущусь вниз и оформлю у администратора отдельную комнату для тебя.
– Gracias, Лусия. – Мария положила свои руки на руки дочери. – Понимаю, как искренне ты хочешь, чтобы мы с твоим отцом снова зажили как муж с женой, но такое – увы! – невозможно.
– Я понимаю, мама. Я все понимаю. Может, в будущем, а?
– Меня с юности научили никогда не говорить «никогда», дорогая моя. – Мария слабо улыбнулась. – А сейчас я счастлива уже тем, что пока еще жива и что Пепе наконец встретился со своим отцом. Мне, Лусия, никогда не отблагодарить тебя за то, что ты для нас сделала.
– Мамочка, а сегодня вечером ты впервые за столько лет увидишь, как я танцую!
– Конечно! С удовольствием! Но пока я, пожалуй, пойду и прилягу. Мне нужно немного отдохнуть, чтобы оценить твое выступление по достоинству.
– А я собиралась отвести тебя в магазин! Купить тебе новое платье.
– Завтра, – едва слышно обронила Мария. – Завтра купим мне новое платье.
* * *
– Боюсь, мама больна, – пожаловалась Лусия Менике, когда они наконец остались одни в номере с остатками пиршества на столах.
– Лусия, ты, по-моему, ждешь слишком многого. Твоя мать не больна, она смертельно устала, ослабла от постоянного недоедания в течение многих месяцев. Да и вообще, для нее это сильное потрясение – оказаться здесь, в чужой стране, увидеть мужа впервые за столько лет разлуки.
– Что ж, будем надеяться, что ты прав. А мы со своей стороны должны сделать все возможное, чтобы она окрепла. Я вообще не уверена, что ей здесь нравится.
– Лусия… – Менике неторопливо отхлебнул глоток горького кофе. – Никто из нас не знает, как ей далось это решение уехать из Гранады. Ведь, по сути, она выбирала между двумя твоими старшими братьями, которых ты любишь, и младшим братом, которого нужно было спасать. А тех пришлось бросить на произвол судьбы. Ведь она приехала сюда только ради Пепе. Не себя она спасала.
– Si, но все равно так хочется, чтобы ей тут понравилось, хотя бы самую чуточку. Хорошо! Сейчас мне нужно пройтись по магазинам, купить маме платье для сегодняшнего концерта. Хочу, чтобы она выглядела красивой. Пойдешь со мной?
Менике безропотно согласился. Он всегда соглашался, хотя в глубине души понимал, что ему так нужна эта долгожданная сиеста, чтобы хоть немного передохнуть перед вечерним выступлением. И вот о сиесте приходится забыть.
Когда они выходили из номера, Менике невольно отметил про себя, как повзрослела Лусия за последние недели, как научилась она контролировать свои эмоции. Конечно, она страстно желает, чтобы ее родители снова сошлись, но нет ли в этом желании робкой попытки загладить каким-то образом свою давнюю вину перед матерью? Ведь как ни верти, а в том, что они с отцом в свое время уехали в Барселону, виновата в первую очередь она сама.
* * *
Мария рассеянно вслушивалась в непрестанное жужжание разговоров вокруг себя. Кафе «Аркадио», как всегда, было заполнено самой элегантной публикой. Хотя Мария и не понимала ни слова из того, о чем говорят все эти payos, но уже по их внешнему виду было видно, что все они люди очень богатые: об этом свидетельствовали и их наряды, и дорогой алкоголь, который они заказывали. Никогда раньше она не видела столько payos в одном месте. Раньше ей лишь изредка приходилось сталкиваться на улице с человеком нецыганского происхождения. А вот как все переменилось! Она сидит среди всей этой важной публики, и платье у нее такое же элегантное, как и у других присутствующих дам, и волосы у нее на голове уложены в изысканно красивую прическу – это уже Хуана постаралась.
А все эти важные господа, собравшиеся здесь, пришли посмотреть на выступление ее дочери Лусии Альбейсин, маленькой цыганочки из Сакромонте. Подумать только! Ее дочери удалось покорить сердца всех этих payos, да еще в чужой стране. Мария просто отказывалась верить своим глазам.
– Мне кажется, что все это сон! – эхом повторил ее мысли Пепе, глотнув немного пива, которое ему купили, и бросив стеснительный взгляд вокруг себя, осматривая кафе. – Там на входе такая очередь собралась из желающих попасть сюда. Неужели это мы с тобой, мамочка, сидим сейчас среди всех этих португальцев-payos? Возможно ли такое?
– Возможно, дорогой мой. А все благодаря твоей сестре, которая спасла нас, – ответила Мария.
– И благодаря папе, – поспешил уточнить Пепе. – Папа сказал мне, что это он дал денег на то, чтобы подкупить чиновников в Испании и получить все нужные бумаги на выезд.
– Конечно, и ему мы тоже очень благодарны, – согласилась Мария, слегка усмехнувшись.
И тут же, словно по заказу, перед ними возник и сам Хозе.
– Мы начинаем через пять минут, – сообщил он им и окинул Марию внимательным взглядом. – Ты сегодня очень красивая. Совсем не изменилась с тех пор, когда тебе было пятнадцать.
– Gracias, – сдержанно поблагодарила его Мария, опустив глаза в пол и твердо решив не покупаться на комплименты мужа.
– Что ж, я пошел. Мне еще надо настроиться, – сказал Хозе, отвесив им легкий поклон.
– Но я не вижу Лусии.
– Не волнуйся, Мария, она уже здесь. Лусия взяла себе за правило перед каждым выступлением выходить на улицу и беседовать с теми, кто не может попасть в кафе, – пояснил он и заторопился к своим товарищам, остальным членам труппы, которые уже поджидали его в дальнем углу зала.
– Наша Лусия очень знаменитая, si, мамочка?
– Очень, – подтвердила Мария с тем же нескрываемым изумлением в голосе, что и у сына.
Но вот артисты заняли свои места. Публика встретила их появление приветственными возгласами и громкими аплодисментами. Хозе и Менике начали настраивать свои инструменты. Мария увидела, как Пепе мгновенно расплылся в довольной улыбке.
– Наш папа очень талантливый, правда? Пожалуй, он даже лучше Менике.
Мария глянула на сына и увидела в его глазах нескрываемое обожание, с которым он смотрел на отца. И в эту минуту ей снова захотелось заплакать.
– Да, сынок, он такой же талантливый, как и ты.
Пепе сделал еще один глоток пива, и в ту же минуту Мария твердой рукой забрала у него бутылку.
– Нет, querida, спиртное плохо влияет на пальцы.
– Правда? Но я сам видел, как папа выпивал за обедом.
– Папа уже отточил свое мастерство за столько лет, а тебе еще надо учиться. А теперь давай смотреть представление.
На разогреве выступали Хозе и Менике. В течение нескольких минут они искусно импровизировали на своих гитарах. Но вот пальцы Хозе внезапно повисли в воздухе.
– А где же Ла Кандела? – воскликнул он, обводя глазами помещение. Публика замерла. – Я не вижу ее, а мы не можем начать свое выступление без нее.