Числа Харона - читать онлайн книгу. Автор: Марек Краевский cтр.№ 14

— Нет, — буркнул Заремба, который уже изрядно терял терпение. — Но я и не должен этого знать. Мне достаточную факта, что этот текст не происходит из Библии. В конце концов, это мало чем поможет следствию…

— Помогло бы больше, если бы вы рассказали мне подробнее о расследовании, которое ведут господа полиция. В свою очередь, — профессор закурил сигарету, не угощая Зарембу, — вы заметили, что сейчас я бессознательно принял странную аппозиционную коллокацию ^[29] «господа полиция»?

— Ну, что же… — Заремба вспомнил категорический запрет рассказывать о деталях следствия. — Мы лишь просим перевести, а уже используем это сами…

— Следует добавить, что эта надпись может происходить из другого источника. Говоря «еврейский язык», мы имеем в виду прежде всего Ветхий Завет. Но нельзя забывать, что на этом языке в древности существовала богатая раввиническая литература, например, мидраши ^[30]. Или ваши слова являются цитатой из этой литературы? Не знаю. Определение их происхождения превышает мою компетенцию.

— А кто мог бы мне в этом помочь?

— Раввин Пинхас Шацкер, пан. Это блестящий знаток послебиблейской литературы. И все конкордансы он держит в памяти, но… Вы же все равно не знаете, что оно такое…

— Итак, — Заремба сделал вид, будто не услышал последних слов профессора, и заглянул в свои заметки, — эта надпись явно не из Библии… Но может происходить из позднейших иудейских памятников, и я проверю это у пана Шацкера… Если он будет отрицать такую возможность, и окажется, что эта надпись не является никакой библейской цитатой, а сделана она на еврейском, которым пользуется лишь Ветхий Завет или сионисты, остается одно-единственное предположение: эти слова написал сионист, не так ли, пан профессор?

— Я так не считаю, сионисты используют разговорный еврейский, а здесь мы явно имеем дело с литературным текстом. — Курилович взял со стола длинную линейку и указал два еврейских слова. — Видите вот это, пан Заремба? Эту дательную фразу «для сына утренней зарницы»?

— Да.

— «Сын утренней зарницы» — это перифраза эдакого библейского, мифологического персонажа. Тот, кто написал «сын утренней зарницы», явно имел в виду именно это существо. Итак, он определенно пользовался библейской лексикой, хотя, как я уже сказал, это не канонический текст. Кто просто имитировал язык Ветхого Завета.

— А что это за мифологический персонаж?

— Очень зловещий, — профессор потушил сигарету и серьезно взглянул на своего собеседника. — «Сын утренней зарницы» передается греческим словом heosphoros, то есть «тот, что несет зарницу». Сейчас вы поймете, если я скажу, как это передается на латыни. Lucifer, пан, именно так, обычный латинский Nominalkompositum ^[31] с характерной интерморфемою — i-. А кто такой Люцифер, вам, конечно, известно. Попробуйте подставить его вместо «сына утренней зарницы».

— «Кровь, острие, руина, враг, конец, смерть, — перевел дыхание Заремба, — для дьявола не пятно и не зло».

Выйдя из кабинета профессора, полицейский сел на лестнице неподалеку кафедры классической филологии и начал лихорадочно записывать заметки в блокноте. Голова у него шла кругом после специфических объяснений Куриловича. Он знал, кто мог бы ему помочь разобраться в них. Однако этот человек нашел свое новое призвание и решал за дверью аудитории сложные лингвистические задачи.

В Страстную пятницу Эдвард Попельский ехал поездом Львов-Станиславов. Сидел в вагоне третьего класса напротив неопрятного студента, который увлеченно читал какой-то приключенческий роман. Рядом с погруженным в книгу юнцом расположилась мощная, краснощекая селянка с плетеной корзиной на коленях. Взгляд Попельского странствовал от одного до другого соседа. Эдвард пытался нашествием ассоциаций заглушить внутренний голос, который с самого утра критиковал его начинания. Поэтому Попельский сосредоточился на студенте и его чтиве. «Интересно, этот Марчинский, — думал он, разглядев фамилию автора и едва заметное название главы «… на фоне войны в Марокко», — это именно тот, с которым я познакомился на Персенковце во время обороны Львова?»

Но воспоминания не приглушили того внутреннего голоса, который сейчас упрекал: «Ты, старый дурак, болван такой-сякой, ты даже хорошо не знаешь, куда едешь, не говоря о том, что просьба смазливой Рени может быть самой обычной прихотью и вообще уже не иметь для нее никакого значения!» Он отвел взгляд от книги Марчинского и взглянул на селянские вкусности, что виднелись из-под вышитого рушника в плетеной корзинке: колбасу, копченую грудинку и кровянку.

Почувствовал голод, но не настолько чувствительный, чтобы это могло утишить разгневанный голос, который постоянно упрекал: «Почему ты не сообщил ей, что решил взяться за это дело? А может, она уехала? У тебя что, много денег, чтобы растрачивать их на весенние путешествия по Львовщине?!»

В вагон вошел кондуктор и прокомпостировал билеты. Селянка сказала по-украински, спрашивая, далеко ли еще до Ходорова. Попельский обрадовался, услышав, что они прибывают туда через четверть часа. Именно в этом городке у него была пересадка до Пукова. Несмотря на украинку с корзиной, полной пасхальных блюд, Эдвард погрузился в размышления: неужели в этом году римско-католическая Пасха приходится на то же воскресенье, что и греко-католическая Пасха? Раскрыл блокнот, силясь припомнить себе алгоритм, благодаря которому можно было вычислить дату Пасхи по юлианскому календарю.

Но даже это не успокоило невидимого критика. «Ты влюбился в хорошенькую иудейку? — насмехался голос. — И чем собираешься ее завоевать? Чем хочешь покорить? Кружкой пива, которой угостишь Ренату, оставив перед тем в ломбарде свои запонки? Глянь на себя, на кого ты похож, полинявший сатир! Посмотри на свои потрескавшиеся ботинки, на потрепанные манжеты, вытертые рукава пиджака!»

Поезд миновал село Отинию, озерцо за ним и медленно въехал в Ходоров. Попельский вежливо попрощался со студентом, пропустил вперед украинскую селянку и сквозь темные очки начал разглядывать сонное местечко. Такой типичный пейзаж был ему хорошо знаком: маленькие, кособокие хатки, пожарное депо, барочный костелик и маковка церкви, облака пыли, жиды в ермолках и лапсердаках, собаки, которые слонялись по хатам и становились передними лапами на низкие подоконники.