Вытерев лицо от каши, Рита взглянула на свой только что одетый халат. Он был покрыт теплыми розовыми разводами. Однако Рита заставила себя ласково вытащить Ежика из стульчика. Малыш вприпрыжку выбежал из кухни. На пороге споткнулся и растянулся на гранитном полу прихожей.
Рита не двинулась с места, смотрела на свой замызганный халат и обеими руками зажимала уши, чтобы не слышать детского крика. Иногда ей хотелось задушить собственного ребенка.
Через полчаса успокоившийся и чистенько одетый Ежик принялся за бутылочку с молоком. Рита, легонько подкрасившись и надев платье, чулки и домашние тапочки, украшенные красным кожаным бантиком, вошла в кухню. Она знала, как улучшить свое настроение. Прежде всего красиво, со вкусом убраться, фантазировала она, так, словно можно было спокойно выйти из дома! А потом съесть что-нибудь вкусненькое!
Рита открыла дверцу шкафчика под окном. Вытащила оттуда тарелку, прикрытый стеклянной крышкой. Под ней был большой кусок торта «Захер», который вчера принесла ей тетя Леокадия. Откусила кусочек сладкого без ложечки. Торт был вкуснющий. Но не годилось есть в кухне, как служанке!
Рита села в гостиной и включила радио, настроенное на львовскую программу. Из репродуктора понеслась веселая музыка в исполнении какого-то джаз-бенда. Зажгла спиртовку под кофе, которое она заварила более часа назад. Через минутку налила в чашку ароматную жидкость. Ежик сидел верхом на большом автомобиле и, отталкиваясь от пола ножками, ездил вокруг стола. Когда проезжал мимо матери, она погладила его по личику, но не поцеловала. Все еще чувствовала обиду на малыша.
Отделила серебряной ложечкой большой кусок торта, когда зазвонил телефон. Рита пошла в прихожую, чтобы поднять трубку. В трубке послышался голос тетки Леокадии.
— Рита, дорогая, — сказала тетя, поздоровавшись, — что-нибудь нужно? Ганна как раз выходит за покупками, так купит и для тебя. Что бы ты хотела сегодня на обед? Скажи, и Ганна все приготовит и в полдень унесет тебе.
— Не знаю, — сказала Рита, потому что хотела закончить этот разговор и допить кофе. — Мне все равно. Ага, сигареты. Это самое важное.
Она положила трубку и вернулась в гостиную. Ежиковы пальчики и щечки были коричневые. На светло-бежевом ковре, в пятне от пролитого кофе, возле опрокинутой чашки лежал кусок торта «Захер», который ребенок лизал, как зверек.
Рита села и закурила. Она вся дрожала, в голове мелькали какие-то картины, рот был полон дыма, а душа — ненависти. К родному ребенку. И собственному отцу, из-за которого она была обречена сидеть под домашним арестом.
XIII
Попельский проснулся около полудня и едва успел на совещание к Зубику. Мысленно проклинал дешевую водку, которую купил под утро в какой-то забегаловке возле вокзала. Он продолжал ощущать ее противный вкус. Мог простить себе это непродолжительное обезболивание, мнимое излечение эмоционального напряжения, которое появилось, когда удостоверился, что Марцелий Вильк — это не Ирод! Я мог напиться сегодня после работы, думал он. В изысканном «Атласе» опорожнить бутылку «Старки» под мясной рулет и селедку «под шубой»! Но нет! Надо было непременно напиться какой-то люри
[62] в пять утра! Хорошо, что все кончилось похмельем, а не отравлением!
Попельский сидел мрачный, забавлялся своими плохо застегнутыми запонками на манжетах, потирал пальцем небритый подбородок и думал о вареных сардельках с хреном, которые отчаянно звали его с кухни, когда он, голодный как волк, выбегал на совещание.
Как комиссар и надеялся, первый день расследования не принес ничего интересного. Грабский и Кацнельсон рыскали во всех возможных конторах и беседовали с огромным количеством промышленников и владельцев различных фирм. Результаты этих разговоров были жалкими, хотя двое людей узнали сегодня на фото своих подчиненных, которых немедленно привезли на Лонцкого. Там, ругаясь и угрожая, они ждали опознания. Хотя полицейские не заметили ни одного поразительного сходства между задержанными и мужчиной с портрета, к тому же один из них был бородачом. Однако, согласно приказу, окончательное опознание должен был провести Попельский. Перед совещанием у Зубика лишь взглянул на задержанных и сразу отрицательно покачал головой. «Чем вы разгневали своего шефа», — ворчали полицейские, выпуская их на волю.
Цыган и Жехалко безрезультатно обходили разных врачей и медицинские учреждения. Всюду их сплавляли, ссылаясь на врачебную тайну. При этом они выслушали кучу обвинений в отсутствии у полицейских такта. Преодолеть благородное сопротивление медиков не помогли даже описания неимоверных страданий, которые испытал ребенок. Даже многочисленные связи и авторитет Пидгирного, который оказался чрезвычайно настойчивым в поисках различных подходов к служителям Эскулапа, ничего не дали. Сотрудничать с полицией согласились только двое врачей иудейского происхождения. К сожалению, их пациенты-эпилептики тоже принадлежали исключительно к этой национальности, а составленный Попельским словесный портрет исключал такую вероятность.
Поэтому не удивительно, что задолго до полудня Цыган и Жехалко, потерпев поражение на «медицинском фронте», быстро примкнули к коллегам. Оказавшись вчетвером, они поделили обязанности и углубились в мир запыленных папок, шкафов с дребезжащими жалюзи, антресолей, чьи окна из молочного стекла выходили на цеха или грязные дворы, одним словом — в империю конторских работников в нарукавниках, защитных козырьках на лбу и больших очках. Результаты поисков этой четверки были так же жалки, как и последствия опроса Попельским продавцов шляп. Однако худшие известия приготовил для них Зубик.
— Вам известно, господа, сколько сегодня вызвалось граждан, которые узнали на плакатах лицо подозреваемого? — Начальник в отчаянии обхватил подбородок и пухлые щеки обеими ладонями. — Тридцать два! Четыре звонка и двадцать восемь человек, которые явились лично, в том числе один несомненный вар’ят
[63] с Кульпаркова, которого временно выпустили. Этот во всем признался.
— Теща узнала на плакате ненавистного зятя? — проворчал Попельский.
— Не время шутить, комиссар. — Зубик встопорщил остатки мастерски зачесанных волос. — Конечно, признания могут быть ложными. Из-за нехватки людей мне пришлось позвонить надинспектору Доманскому и попросить у него дополнительных людей для проверки всех этих обращений. И знаете, что он мне ответил? Что может прислать мне трех работников. Трех! Остальные находится на войсковых учениях!
— Ну что же, — нахмурился Грабский. — Идет война…
— Идет война! — рявкнул Зубик. — А мне здесь решение принимать! И я принял! Сейчас не будем проверять тех, кто обратился из населения. Записываем фамилии, но не проверяем! Проверим их…
— После войны, — добавил Попельский.
— Пан комиссар, — зашипел Зубик. — Вы сейчас разве что шуточками можете похвастаться!