Он видел, что один из членов команды каждое утро выходит на палубу и читает какое-то письмо. Вытащит из кармана и долго-долго читает, утирая слезы, а потом аккуратно свернет листок и снова спрячет в карман куртки.
Наблюдая за ним, Мундик вспоминал, с какими лицами парни у них в лагере читали письма из дома, когда доводилось получить их вместе с посылками от Красного Креста. И все сразу начинали рассказывать о своих возлюбленных, о женах, о детишках, и Мундик даже радовался, что никаких писем не получает. Всякие мысли о Британии казались ему тогда совершенно бессмысленными, ведь в хижине, где он спал, даже нормальной крыши не было, и крысы ночью шныряли прямо по лицу, и вокруг него вповалку спали люди, которых, как скот, загнали в эту тесную клетушку и оставили умирать.
Иногда один из палубных матросов играл на губной гармонике, и это тоже вызывало у Мундика воспоминания о лагере и о тех парнях, которые все еще старались сохранить какие-то остатки образования. Играли на музыкальных инструментах, читали книжки – словом, делали вид, будто они очень умные. Только в лагере не имело значения, умный ты или нет, поскольку каждого японцы в любой момент могли избить палками.
Но когда Мундик слишком сильно погружался в воспоминания, с ним опять начинало происходить то, что бывало уже не раз: он напрочь забывал, где находится. И уже не был уверен, то ли он на палубе судна, то ли снова в лагере и лишь мечтает оказаться на каком-нибудь корабле. И уже не понимал, кто эти смеющиеся мужчины – те жестокие японцы или его нынешние знакомые, голландцы, торгующие сандаловым деревом. И в таких случаях ему приходилось, стукнув себя по лбу, вытаскивать из кармана паспорт и несколько раз повторять: «Я свободный человек. Свободный. Свободный», пока внутри него не вспыхивало знакомое пламя. Только после этого он чувствовал, что его наконец-то спустили с поводка.
А потом он еще долго сидел в полной неподвижности на носу корабля и ждал, когда те воспоминания окончательно его покинут. Их он никогда не записывал. Он записывал только то, что касалось его нынешней жизни. Только факты. Записывал, например, что море вокруг синее, а прямо у него над головой парит какая-то белая птица. Мундик понимал: с ним все будет в порядке, если и сам он будет оставаться в настоящем времени.
25. Последний Приют
Чтобы найти нового жука, объяснял Марджери профессор Смит, нужно три вещи. Во-первых, знания. Вам понадобятся все знания, говорил он, до каких вы только сможете дотянуться. Во-вторых, вам необходимо попасть туда, где, согласно вашим предположениям, этот жук может обитать. И в‑третьих, вам необходимо мужество.
Глядя на бунгало, где им предстояло жить, Марджери поняла, что все ее мужество испарилось до последней капли.
– Ох, Инид… – только и сумела вымолвить она.
– Ну ни фига себе! – откликнулась Инид.
Отгадка отчасти заключалась в самом названии бунгало: «Последний Приют». Это был не просто самый последний дом на улице и не самая удаленная от остальной деревни хижина. Это было самое распоследнее место на свете, где любому захотелось бы поселиться. Ключи от «Последнего Приюта» им выдал хозяин кафе в Пуме – это был, наверное, самый крупный и самый волосатый мужчина из всех, кого Марджери когда-либо встречала. Он заключил Инид и Марджери в объятия, стиснув их своими ручищами так, словно они его давно утраченные дочери, и что-то проревел на пиджин-френч, чего ни та, ни другая, естественно, не поняли, и оказалось, что это настойчивая просьба непременно поесть. И он принес гигантское блюдо с креветками и лобстером, а затем объяснил, как добраться до снятого Марджери бунгало. Они довольно долго тащились по совершенно разбитой дороге мимо шанти-тауна, состоявшего из каких-то немыслимых лачуг, откуда сразу выбежала целая банда мальчишек, одетых в лохмотья. Мальчишки бежали рядом с их джипом, крича и размахивая руками как безумные, и все старались поднять повыше и показать им самых разнообразных домашних животных – в основном кур, яростно хлопавших крыльями; как потом выяснилось, все это они просто хотели продать. Через несколько миль дорога совсем кончилась, и они увидели свое бунгало, утонувшее в густых зарослях слоновьей травы, среди которой башнями возвышались деревья каури. Гора с раздвоенной вершиной, похожая на зуб мудрости, нависала прямо над хижиной.
Инид выключила двигатель, и сразу их окутала тишина, в которой слышался лишь треск великого множества насекомых.
Это жилище, разумеется, ничуть не походило на то, что имеют в виду англичане, говоря: «Какое очаровательное бунгало!» Доставшаяся им хижина даже на понятие «коттедж» не тянула. Это было деревянное строение на сваях, пол которого находился примерно в шести футах от поверхности земли, так что подниматься туда нужно было по лестнице, но большая часть ступенек была сломана. Вокруг дома тянулась ветхая веранда, а его кровля представляла собой невероятную мешанину из разбитой черепицы, толя и банановых листьев. Дверь в дом была закрыта и держалась лишь за счет сломанного висячего замка, так что полученный ключ, который Марджери спрятала в сумочку, оказался, так сказать, вишенкой на торте.
Инид выпрыгнула из джипа и решительно двинулась вперед, одной рукой цепляясь за перила сломанной лестницы, а во второй прижимая к себе Мистера Роулингза. Марджери тащилась сзади.
Внутри бунгало выглядело несколько лучше, хотя было буквально завалено мусором, и запах там стоял отвратительный. С веранды они попали в довольно просторную комнату продолговатой формы, к которой примыкала крохотная комнатушка размером со стенной шкаф; дальше они обнаружили еще три небольшие комнаты, тоже выходившие на веранду; в каждой из комнат имелось окно и старомодная, покрытая плесенью кровать. Водоснабжение в доме носило, можно сказать, буквальный характер: осуществлялось сквозь дыры в крыше, с легкостью пропускавшие дождевую воду, хотя крайне ненадежный и примитивный водопровод там тоже имелся, даже к уборной была подведена труба, через которую все сливалось в яму, выкопанную в саду.
– Я видела жилища и гораздо хуже этого, – заметила Инид. – Да-да. Гораздо хуже.
– Когда, Инид? Когда вы могли видеть что-то «гораздо хуже этого»?
– Во время войны, Мардж. И много раз. И намного хуже. А здесь, по крайней мере, тихо, никого нет и вообще очень мило. И мы в стороне от людей и дорог.
– В стороне от людей? Да в такой глуши даже отшельник жить бы не стал! Судя по всему, здесь никто уже много лет и не жил.
А вот это было неправдой. Было совершенно очевидно, что здесь давно уже проживает множество самых разнообразных существ. Просто ни одно из них не относилось к роду человеческому. Когда Марджери споткнулась о какую-то консервную банку, оттуда буквально хлынули тараканы. Везде кучками лежали мертвые насекомые, успевшие превратиться в пыль; обои, повисшие завитками, были кем-то наполовину объедены. Целый угол занимала невероятно густая паутина, нагруженная дохлыми мухами, как кладовая серийного убийцы из паучьего племени. В паутине застряла даже нижняя часть тушки какой-то птички.
– Но, Мардж, для нас-то какое это имеет значение? Мы ведь не собираемся навсегда здесь оставаться. Да и жить мы, наверное, будем в основном на горе, в палатке.