Видимо, свет в нашем понимании был ему чужд и недоступен.
Тогда я прекратил свои тщетные усилия. Наверное, мислик уловил мою печаль, потому что в ответ опять послал волну отчаяния и ужасающего бессилия, которое полностью заглушило ненависть. Он уполз к дальней стене, так и не испустив своего смертоносного излучения.
Теперь, что бы ни говорили иные философы, я знаю: только страх и печаль одинаковы во всей вселенной, и, наоборот, дважды два – далеко не всегда четыре. Было что-то трагическое в этой невозможности обменяться самыми простыми мыслями, в то время как самые сложные чувства сразу становились понятными.
Я поднялся в лабораторию и сообщил о своем полупровале. Хиссов это не слишком огорчило. Для них мислик был сыном Ночи, существом ненавистным, исконным врагом, и весь этот опыт интересовал их с чисто научной точки зрения. Другое дело – я: до сих пор жалею, что не смог не то чтобы понять, но хотя бы отдаленно уловить, для чего и чем живут эти странные создания.
Мы покинули остров уже в сумерках. Два спутника сияли в небе, усыпанном звездами: Арци, такой же золотистый, как наша Луна, и Ари, того мрачного красноватого цвета, который всегда напоминает мне о зловещих знамениях. При свете лун и звезд мы опустились на большую нижнюю террасу у подножия Лестницы человечеств. На другом краю террасы смутно вырисовывалась огромная вытянутая масса звездолета синзунов, слегка мерцавшего во мраке. К моему большому огорчению, пройти в зал Совета мне не позволили. Мы с Сззаном вынуждены были отправиться в Дом чужестранцев, своего рода гостиницу, расположенную в одной из рощиц нижней террасы.
Мы поужинали вместе, затем вышли прогуляться перед сном. Этот вечерний променад вывел нас практически к синзунскому звездолету, как вдруг на повороте аллеи нас остановила небольшая группа хиссов.
– Дальше прохода нет, – сказал один из них. – Синзуны охраняют свой аппарат и никого не подпускают к нему без особого разрешения. Но кто это с тобой, Сззан?
– Обитатель планеты Тссемля звезды Ссолнтсе Восемнадцатой вселенной, он здесь один такой. Прилетел с Аассом и Суйликом. У него красная кровь, и ему не страшны мислики.
– Постой-ка! Неужто это сын Света из «Древнего пророчества»? Говорят, у синзунов тоже красная кровь, но они-то еще не встречались с мисликами!
– Тссемлянин сегодня еще раз спускался в крипту на острове Санссин и, как видишь, цел и невредим.
– Позволь мне взглянуть на тебя! – обратился ко мне все тот же хисс.
Нас осветил мягкий свет фонарика, закрепленного на его легком шлеме. Я заметил у него на поясе два небольших фульгуратора. Видимо, охрана звездолета была делом нешуточным! Кстати, тогда я впервые увидел на Элле что-то вроде нашей армии.
– Ты похож на синзунов, – проговорил хисс. – Я видел троих, когда они высаживались сегодня днем. Но ты выше, массивнее и на руках у тебя пять пальцев. Ах, как же мне хочется поскорее попасть на экспедиционный ксилл! Я ведь еще только учусь…
Я вспомнил, что на Элле каждый имел две профессии, как Суйлик, который был командиром ксилла и одновременно физиком.
Тишину звездной ночи разорвал протяжный переливчатый крик.
– Часовой синзунов, – пояснил наш собеседник. – Так они перекликаются каждые полбазика. Теперь я должен попросить вас вернуться.
Мы возвратились в Дом чужестранцев – множество маленьких коттеджей, разбросанных по всей роще; здесь останавливались те, кто был вызван на Совет и жил слишком далеко, чтобы каждый день возвращаться к себе. К моей комнате, помимо ванной, примыкала небольшая библиотека, но я настолько устал, что мне было не до чтения. Взбудораженный событиями этого необычного дня, самого необычного из всех, проведенных мною на Элле, я вынужден был снова прибегнуть к помощи «того-кто-приносит-сон».
Проснулся я очень рано. Морской воздух был остер и свеж, и я заметил, что здесь, в отличие от дома Суйлика, окна были настоящие, к тому же раскрытые настежь. До меня доносились шум прибоя и шелест бриза в листве. Несколько минут я нежился в постели с открытыми глазами, наслаждаясь прелестью тихого утра.
И вдруг тишину нарушило чье-то пение.
Я уже не раз слышал музыку хиссов. Нельзя сказать, что она неприятная, однако для нас она слишком мудреная, слишком навороченная. А эта песня не была хисской! В ней звучала тоска по родине, в ней слышалась мелодичность полинезийских напевов и в то же время сила, размах и затаенная страсть, какая встречается лишь в русских народных песнях. И голос, этот голос, так легко переходивший от низких грудных нот к высоким горловым, тоже не был голосом хисса! Песня накатывалась, как волна на берег, с мелодичными повторами, быстрыми взлетами и медленными, усталыми спадами. Тот, кто пел ее, находился слишком далеко, чтобы можно было разобрать слова, да и вряд ли слова были хисскими. Но я знал, что они говорят о весне, раскаленных солнцем или окутанных туманами планетах, о мужестве людей, которые их открывают, о морях и ветре, о звездах и любви, о борьбе, о непостижимых тайнах и ужасе смерти. В этой песне была вся юность мира!
С бьющимся сердцем я второпях оделся и выпрыгнул в окно. Песня доносилась слева, со стороны моря. Пробежав между группами деревьев, я увидел лестницу, спускающуюся к волнам. Там, у самой воды, лицом к морю стояла девушка и пела, и солнце зажигало золотые отблески на ее голове. Значит, это не хисска! Правда, я не различил цвета кожи – видел только стройный силуэт в короткой голубой тунике.
Перепрыгивая через три ступеньки, я поспешил вниз, взволнованный, как в те давние времена, когда, еще юным студентом, увидел Сильвен, исчезающую в конце коридора у нас на кафедре. На последней ступеньке я поскользнулся и растянулся во весь рост прямо у ее ног. Она вскрикнула – песнь прервалась на полуслове, – потом расхохоталась.
Должно быть, я и в самом деле был смешон – на четвереньках, растрепанный, весь в песке. Потом смех ее оборвался, и она сердито спросила:
– Асна эни этоэ тан?
(В изумлении я обернулся, потому что последние слова произнес не Клер, а его жена Ульна.)
– Да, – помолчав, сказал Клер, – это была Ульна.
Часть третья
На кону – вся Вселенная
Глава 1
Ульна-андромедянка
Я медленно поднялся на ноги, не спуская с девушки глаз.
Сначала у меня мелькнула мысль, что, может быть, хиссы совершили еще один полет на Землю и привезли оттуда моих соотечественников. Потом я вспомнил огромный звездолет, золотую статую на верхних ступенях Лестницы человечеств и заметил слишком узкую руку девушки. Одновременно в моей памяти всплыли рассказы Суйлика о кренах с планеты Мара, почти неотличимых от хиссов. Если у хиссов были двойники, почему бы и землянам их не иметь?
Девушка по-прежнему стояла передо мной, настороженно выпрямившись. Я все еще не мог вымолвить ни слова.
– Асна эни этоэ тан, санен тар тэоэ сен Тельм? – гневно проговорила она наконец, но голос ее оставался таким же напевным и мелодичным.