Правда о «золотом веке» Екатерины - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Буровский cтр.№ 28

«Бироновщина — реакционный режим в России 1730— 1740 гг. при императрице Анне Ивановне, по имени Э.И. Бирона. Засилье иностранцев, разграбление богатств страны, всеобщая подозрительность, шпионаж, доносы, жестокое преследование недовольных»

[39, С. 143].

Но кто сказал, что русское дворянство не хотело всего этого? Где написано, что они не хотели грабить богатства страны, не были готовы писать доносы, шпионить, жестоко преследовать недовольных?

Им не нравилось, когда такая система обрушивается на них, но они были готовы участвовать в ней — да и участвовали теми же доносами и службой в ведомстве чистого русака, «птенца гнезда Петрова», А.И. Ушакова.

Но это позиция не цивилизованного человека, а того кафра, который вполне серьезно объяснял английскому миссионеру:

«Добро — это когда я угоняю у соседа коров и забираю его жен; зло — это когда он угоняет моих коров…»

Нет никаких оснований считать, что русское дворянство, в том числе его верхушка, хоть в чём–то лучше Бирона и Левенвольдов. Как раз есть основания считать, что русское дворянство даже, может быть, было еще хуже; об этом свидетельствует многое, в том числе и поведение не только обер–палача Ушакова или Волынского, но и «аристократической оппозиции». Д.М. Голицын, при всех его достоинствах и при всем моем к нему уважении, приложил все усилия, чтобы, получив власти для себя, «себе полегчить», ничего не дать основной массе дворянства.

По мнению А.Д. Корсакова, в написанном им проекте

«…выразились как его политические воззрения, так и черты его личного характера: строго аристократический принцип, презрение к тем иноземцам, которые стремились к власти над русскими людьми, и склонность к тирании, даже деспотизму».

От его позиции уже только шаг до «кулаком по столу», до «Ма–алчать!!» и до Тайной канцелярии: «А кто говорил, что у Голицына одно ухо больше другого?!»

Стоило Долгоруким «прихватизировать» Петра II, и никому, кроме них, не стало хорошо от этого. Даже с Голицыными не поделились Долгорукие!

И от их поведения тоже пахнет мелкой (и крупной) тиранией, черствостью и даже жестокостью ко всем, кроме «своих», и от их слов и дел пахнет кислыми от человеческой крови углами Тайной канцелярии, тянет нагретым металлом пыточных горнов.

И Долгорукие, и Голицыны, и любая другая русская семья, любой клан русских дворян — титулованных или нетитулованных, приближенных ко двору или прозябающих в провинции, — это не враги «бироновщины», не борцы с произволом и пережитками Средневековья. Это несостоявшиеся бироны и бирончики. Те, кто хотел бы находиться на месте временщиков времен Анны Ивановны. Да вот не удалось. Несостоявшиеся временщики.

Только не надо приписывать мне оправдание режима, который вошел в историю под названием «бироновщина», а должен бы войти как «анновщина»!

Несомненно, что «бироновщина» — это совершенно мафиозный способ управления страной, при котором правительство не интересуется благом страны и ему попросту наплевать, что будет дальше, после него.

Такой способ управления, естественно, требует и особенных людей — тех, кто по своему психологическому складу годится во временщики. Иностранцам проще быть в чужой стране временщиками, это несомненно.

Но, во–первых, знаменитая фраза «после нас хоть потоп» принадлежит вовсе не немцу, окопавшемуся в России, а самому что ни на есть национальному королю Людовику XIV, французскому королю французов. Еле грамотная Анна вряд ли слыхала эту фразу, но вела себя в полном соответствии с ней.

Во–вторых, вот чем–чем, а расизмом или национализмом Бирон совершенно не отличался. Нет никаких оснований считать, что Бирон относился к русским плохо, хуже, чем к немцам, и среди его и сотрудников и собутыльников множество русских.

В–третьих, и это главное — в Российской империи был человек, который мог в любой момент пресечь бироновщину, было бы желание. Если уж 12–летний Петр II освободился от Меншикова, то, конечно же, и она могла и избавиться от Бирона, и поставить его на место, ввести их отношения в более приличные рамки. В конце концов, управляла же Екатерина II страной через своих любовников, и делала это неплохо.

На все рассуждения о женской слабости императрицы, о том, что не всем дано быть сильными людьми, и так далее отвечу кратко: человек, всегда делает то, чего хочет больше всего. И «почему–то» для достижения главного для него, того, что он выбрал для себя в жизни, у человека всегда хватает сил.

Анна Ивановна не дала ввести ограничения своей власти и приложила для этого совсем не мало сил. Теперь, после подавления «затейки» верховников, она распоряжалась властью бесконтрольно, как ей только хотелось. Для организации такого режима она прилагала немалые усилия и проявляла и ум, и волю, и прекрасную память, и огромное коварство, и душевные силы. Скажем, с ненавистным Дмитрием Михайловичем Голицыным она расправилась только через шесть лет после попытки заставить её править по Кондициям. С Василием Лукичом Долгоруким, который привез ей в Митаву Кондиции, царица расправилась еще позже… Так же и Бирон сделался герцогом Курляндским и Земгальским только в 1737 году, через семь лет после воцарения Анны.

На то, чтобы помнить об «обидах» многолетней давности, культивировать свою злобу, планировать месть, осыпать милостями того, кого она считала нужным, — на это ей хватало и ума, и душевных сил. Наверное, хватило бы воли и ума и на управление страной, и на формирование кабинета из людей более достойных, чем Эрнст Бирон.

Но царица не сделала ни того, ни другого, и нет никаких причин считать, что она вообще хоть чем–то была недовольна в своем царствовании или хотела бы что–то переменить.

Приходится признать то, что решительно не желало «в упор замечать» прекраснодушное русское дворянство, так возмущенное засильем немцев. То, чего упорно не желали видеть и историки, два века кряду певшие с голоса русского дворянства и всю бироновщину сводившие к немецкому засилью и насилию: что не только Бирон и другие немцы, что сама императрица хотела всего, что Соловьев приписывает лично Бирону — мафиозной власти, бесконтрольности, легкой приятной жизни, развлечений.

Бирон был близким по духу человеком, и притом лидером в их романе, каким (по моему консервативному мнению) и должен быть мужчина. Естественно и в высшей степени приятно было поручить именно ему организовать такой режим, но не будь Бирона или случись что–нибудь с Бироном, она нашла бы какого–нибудь другого «бирона» с похожими душевными качествами. Русского или немецкого, без разницы! Остерман даже лучше годился на должность Бирона по своим умственным качествам, а А.И. Ушаков — по нравственным. Впрочем, Би–рон успешно сочетал некоторые специальные знания Остермана и подоночные наклонности обер–палача Ушакова, главы Тайной канцелярии.

В целом же царица поручила Бирону организовывать всё это безобразие, так же как барыня могла бы поручить управление бурмистру… Хотя вообще–то в XVIII— XIX веках бурмистрами называли выходцев из крестьян, которые управляли одной–единственной деревней, и, как правило, своей же родной. Лиц, которые от имени помещика управляли несколькими деревнями или, скажем, всеми, находящимися в этой губернии, так и называли — управляющими. И вот вам полная аналогия тому, что происходило в Российской империи в 1730—1740 годах. Аналогия из более поздних времен и из частной жизни частных лиц: получила барыня наследство, а ни малейшего желания вести хозяйство самой у нее нет. К счастью, есть у нее немец–любовник, готовый играть роль управляющего…