Райли явно заинтересовал рассказ Фрэнки.
— Значит, остается важный вопрос: что Кенни сделал с этими самыми вещественными доказательствами? — спрашивает он. — Вы здесь по этой причине?
— Вы все правильно поняли. Вряд ли Кенни держал их у себя, ведь это подвергло бы опасности его семью. Плюс к этому жил он в съемном доме.
— Кстати, его жене там не очень-то нравилось. Они жили на Секретари-роуд, в восточной части Сибрука. Сибил хотела переехать в какое-нибудь другое место.
— Между прочим, мы нашли Сибил — она теперь живет в Окале. Она не захотела говорить с нами. Ни слова не сказала.
— Сибил — хорошая женщина. Мне, во всяком случае, всегда улыбалась. Я ее много лет не видел и, наверное, уже не увижу. Так, значит, мистер Татум…
— Пожалуйста, называйте меня Фрэнки.
— Итак, Фрэнки, вы считаете, что Кенни мог принести эти самые вещдоки в родительский дом, который стоит в конце дороги, в тупике, и спрятать их где-нибудь там?
— Мест, где он мог их спрятать, совсем немного, Райли. Если у Кенни действительно было нечто, что представляло для него ценность, он бы держал это в таком месте, где оно оставалось бы в сохранности и откуда он мог бы его при необходимости легко забрать. В моем предположении имеется смысл, не так ли? В старом доме есть чердак или подвал?
Райли качает головой:
— Подвала нет, это точно. По поводу чердака — думаю, его там тоже нет. Я его не видел. Во всяком случае, никогда не поднимался наверх. — Райли отпивает еще глоток лимонада. — По-моему, это похоже на попытки попасть пальцем в небо.
Фрэнки смеется:
— Ну, мы вообще-то частенько этим занимаемся — тычем пальцем в небо. И еще проводим огромное количество времени в поисках иголки в стоге сена. Но порой мы все-таки кое-что находим.
Райли допивает свой лимонад, медленно поднимается и тяжело топает через комнату, словно несет на спине тяжелый груз. Потом останавливается, смотрит на Фрэнки и произносит:
— Вы не можете отправиться в этот дом. Это слишком опасно.
— Он уже много лет стоит заброшенный.
— Ну да, там никто не живет, во всяком случае обыкновенные люди. Однако в доме полно всякой нечисти. Духи, привидения — это место заколдованное, Фрэнки. Я в этом сам убедился. Я бедный человек, у меня на счете в банке всего несколько долларов, но я и в полдень не вошел бы в этот дом, хоть и с пистолетом в руке, даже если бы мне за это предлагали тысячу долларов наличными. И никто из нашей семьи тоже бы этого не сделал.
Глаза Райли расширены от страха, его палец, которым он указывает на Фрэнки, дрожит. Фрэнки при виде такой реакции на несколько секунд теряет дар речи от изумления. Райли снова подходит к холодильнику, достает оттуда еще две бутылки лимонада, вручает одну Фрэнки и садится на стул. Он закрывает глаза и делает несколько глубоких вдохов и выдохов, будто собирается с силами, прежде чем приступить к изложению некой длинной истории. Наконец он начинает:
— Виду, мою бабку, воспитывала ее бабка в негритянском поселении в десяти милях отсюда. Теперь его уже нет. Вида родилась в 1925 году. Ее бабка появилась на свет в 70-е годы девятнадцатого века. Тогда еще были живы многие люди, родившиеся во времена рабства. Бабка Виды практиковала колдовство и была последовательницей культа вуду, широко распространенного в те времена. Религия, которую она исповедовала, представляла собой смесь христианских верований и древнего спиритуализма. Она была повитухой и сестрой милосердия, умела делать целебные мази, притирания и травяные чаи, способные исцелить любой недуг. Эта женщина оказала сильное влияние на Виду, которая на протяжении всей своей жизни также считала себя духовным пастырем, но при этом была достаточно осторожна, чтобы никогда не употреблять слово «колдовство». Вы меня слушаете, Фрэнки?
Фрэнки слушает, и весьма внимательно, но понимает, что, делая это, теряет время. Он кивает и вполне искренне отвечает:
— Да, конечно. Это очень интересно.
— Я излагаю вам все предельно сжато, но про Виду есть большая толстая книга. Эта женщина наводила страх. Она любила своих детей и внуков и была настоящей главой семьи, но у нее имелась и какая-то темная, таинственная сторона. Я расскажу вам одну историю. Ее дочь Рамона, моя тетка, умерла в возрасте тридцати шести лет, вы видели надпись на ее надгробии. Когда Рамона была еще совсем молодой, лет четырнадцати или около того, ее изнасиловал какой-то парень из Диллона — мерзкий тип. Все его знали, и то, что насильник он, тоже, но идти к шерифу не захотели. Вида не верила в правосудие белых людей. Она заявила, что обо всем позаботится сама. Однажды Кенни обнаружил ее ночью, в полнолуние, на заднем дворе — она совершала какой-то ритуал вуду. Вида била палочкой в небольшой барабан, на шее у нее висели несколько сушеных тыкв, босые ноги были обвязаны змеиными шкурками. Она пела какую-то странную песню на незнакомом Кенни языке. Позднее Вида рассказала Кенни, что наслала проклятие на типа, изнасиловавшего Рамону. Об этом пошли слухи, и вскоре все в Диллоне, по крайней мере среди чернокожих, знали, что парня прокляли. Несколько месяцев спустя он сгорел заживо во время автомобильной аварии, и с тех пор люди бежали от Виды. Ее очень сильно боялись.
Фрэнки внимательно слушает, не произнося ни слова.
— С годами состояние ее рассудка становилось все хуже и хуже, и в конце концов у нас не осталось выбора. Мы наняли в Сибруке юриста, чтобы он оформил помещение ее в психиатрическую лечебницу. Вида разозлилась на всю семью и угрожала нам, а также адвокату и судье. Мы были в ужасе. В сумасшедшем доме с ней ничего не могли сделать, и вскоре она добилась того, что ее выпустили. Вида предупредила нас, чтобы мы держались подальше от нее и от ее дома, и мы так и делали.
— Если верить некрологу, она умерла в 1998 году, — замечает Фрэнки.
— Да, с годом все верно, но никто не знает, в какой день это произошло. Мой двоюродный брат Уэнделл в какой-то момент забеспокоился и все же отправился к ней домой. Он обнаружил Виду лежавшей на кровати, укрытой одеялом до самого подбородка. Она была мертва уже несколько дней. Вида оставила записку с инструкциями. Она хотела, чтобы ее погребли рядом с детьми, без церемонии похорон и каких-либо ритуальных процедур. Еще Вида написала, что последнее, что она сделала, — это наложила проклятие на дом. Грустно об этом говорить, но мы все вздохнули с облегчением, когда она умерла. Мы похоронили ее в спешке, в грозу, присутствовали при этом только члены семьи. В тот момент, когда гроб опустили в землю, молния ударила в одно из деревьев на кладбище. У нас у всех просто сердце в пятки ушло. Никогда в жизни я не испытывал такого страха, и в первый и последний раз в жизни радовался при виде того, как крышка гроба скрывается под землей, которая из-за дождя превратилась в грязь.
Райли отпивает большой глоток лимонада и вытирает губы тыльной стороной ладони.
— Такова была моя бабка Вида. Мы звали ее бабулей, но большинство детей, живших в округе, за глаза называли вудуисткой.